Ледовый дворец сияет.
Алмазный сверкает лёд.
Оркестр так чудесно играет,
Что сердце в груди поёт.
Уносятся чувства в туманную даль.
Ласкают наш слух музыкальные волны.
Уходят из сердца тоска и печаль,
И радость свободную душу наполнит.
А фигуристы стройные,
Ловкие и умелые,
Страстные и спокойные,
Быстрые и смелые.
И пары на льду не танцуют, живут,
Страдают и любят, о чём-то мечтают.
Как рыбки по синему морю плывут.
Как птицы по чистому небу летают.
К жюри обращаются взоры.
Судить непростая работа.
Не все попадут в призёры
И на пьедестал почёта.
Но танец закончив, на зал посмотри.
Не все вы призёры, не все победители.
Но разве оценки вам ставит жюри?
Оценки вам ставят влюблённые зрители.
А музыка с танцем сливаются
В какой то невиданной страсти.
И мир вокруг улыбается,
И жаждешь любви и счастья.
Историю жуткую мне рассказали, в ужасе дыбом
поднялись волосы,
Какой-то хам на каком-то вокзале посмел на собаку
повысить голос.
Против такого кощунства поднялись возмущения волны,
И за свою бесчувственность и грубость наказан виновный.
Почёт животным и уважение, а грубиянов нужно учить,
Сдержать эмоции нет терпения? На человека давай кричи.
Кричать полезно, себя возвышаешь, кого-то унизить
способ верный.
А также лёгкие развиваешь и успокаиваешь нервы.
Но надо знать на кого кричать и быть внимательным очень
нужно.
Не то полицию могут позвать, а могут и применить оружие.
Амбал здоровый опасен тоже. И ты его старайся не трогать.
А то возьмёт да и треснет по роже, да так, что ещё
и протянешь ноги.
На подчинённых кричать охота? Здесь можешь себя совсем
не сдерживать.
Боится он потерять работу, да и другие его не поддержат.
Хорош эмигрант, коль не слишком гордый. Только смотри,
чтобы был он белый.
Он в суд не подаст и не двинет по морде. Кричать на такого
ты можешь смело.
Кричи на больных, пожилых и убогих. Этих ни капли не
опасайся.
Кроме того, их достаточно много, кричи, оскорбляй их
и наслаждайся.
В себе эмоции не держи. Не в моде вежливость и культура.
Кричи, ори, вопи и визжи. Свою злобно-хамскую тешь натуру.
Даже на отдыхе взгляд насторожен. Врагами жестокими
он окружён.
Только свобода волку дороже. Волк ни к кому не придёт
на поклон.
Он опасается каждого звука. Голоден часто бывает
зато.
Подобострастно не лижет он руки и ни кому не виляет
хвостом.
Волку никто никогда не поможет. Еды не подкинет
голодной порой.
Волк одинок, ненавидим, так что же: злобный, жестокий,
но гордый герой.
Пусть не была она на поле боя
И раненых с него не выносила,
Но день и ночь она волчицей воя,
Лишь только о спасении молила:
«Спасись, сынок,
Останься жив, родимый,
Уберегись от пули и от мин.
Я буду ждать, на сколько хватит силы.
Останься жив, прошу тебя, мой сын!»
Уже себя не помня от тревоги,
В полуразрушенную бомбами церквушку,
В тридцатиградусный мороз, стирая ноги,
С трудом неимоверным шла старушка.
А вьюга, издеваясь, заметала
Сугробом белоснежным путь в обитель,
Но Мать замерзшими губами все шептала:
«Не дай ему погибнуть, Наш Спаситель!»
Уже оттуда не хватило сил
Той женщине домой дойти.
И на руках ее из церкви выносил —
Сын, задержавшийся, на пять минут в пути…
Нет, не оружие спасало вас, поверьте —
Молитва матери уберегла от смерти…
Холодно!
Как душу обнаженную одеть?
Холодно!
И чай не помогает, чтоб согреть.
Холодно!
Дрожу, и буквы пляшут по строкам.
Холодно!
От слез горячих, побежавших по щекам.
Холодно!
Непонимание будущего дня.
Холодно!
Горчит утратой в горле полынья.
Холодно!
И, завернувшись в самый теплый плед —
Холодно!
Пока нага душа — не будешь ты согрет…
Я его не любила, просто, нравился очень —
Коренастый, курчавый парнишка.
А меня, увидав — был, слегка озабочен
И забавный, как плюшевый мишка.
Мною был одержим и дарил мне ромашки,
Мимоходом, на клумбе срывая.
Чернобровый красавец в армейской фуражке…
И теперь сердце, ох, замирает.
Читать дальше