Валерий Белкин - Страх

Воссияла звезда Арктур – пришел час, пришла и им пора влиться в процессию к белому храму, к пуповине матери-Земли.

Мама с бабушкой надели головы-маски, Ален оторопел: раскосые кобылицы с дерзкими челками подошли к нему, взяли за руки. С трепетом он ступил за порог.

Бабушка в прошлую полную луну у очага повелела на празднике не трусить, идти туда, куда повлекут, с той, кто повлечет – откроется тайна соития.

Отцу вручили факел, он освещал путь. Люди медленно, чередой, затылок в затылок, факел в факел шли к храму. И женщины, и мужчины раскачивались в такт своему пению «Ой-е-ей, ой-е-ей…» Ален присоединился к ритму, закрыл глаза и ощутил себя частью потока, единого, могучего. Тонкие голоса затянули: «Аллилуйя, аллилуйя…», – мелко перебирая ногами, в длинных одеяниях прошагала группа женщин со свечами. Мама колебалась, бабушка цепко держала за руку.

Долго ходили по окраинным улицам, собирая горожан.

У храма процессия распалась, факелы расставили по краям площади в узкие треножники. Ален восхитился: в ярком свете видны были все и все, словно в ясный день.

Перед горожанами возвышался темно-синий шатер.

Никто не раскачивался, никто не пел, пламя потрескивало в факелах. Все выжидали сигнал, и он был дан. Из мрака всплыла и грузно опустилась на острый шпиль храма полная луна, и взвился шатер с помоста кверху – открылась взорам картина небесного жилища.

Бог отец Небо сидел в кресле, обитом черным, Ален узнал судью, в смятении взглянул на бабушку, она зашикала на внука. Напротив судьи на ложе, увитом виноградными лозами и красными лентами, покоилась мать Земля. Ален узнал бранчливую хозяйку пекарни с соседней улицы, не любил он ее. Посреди стояла богиня Луна; опустив руки-крылья вдоль тела, угрожающе взирала на всех.

Ален вновь беспомощно огляделся: это была певица, только одета иначе, как и судья, как и хозяйка пекарни, прозванная «толстушкой». Но никто не вскрикнул, не показал пальцем, надрываясь от смеха. Напротив, толпа оцепенела от ужаса в ожидании наказания, справедливого и неизбежного, от богини с жутким взором и прекрасным ликом.

Испуг объял и Алена, согласился с бабушкой, пришел – погибнет ни за что, горожане – понятное дело, сами виноваты, явились. Понурился, не зная, что случится с ним в эту ночь.

Смело, насмешливо, дерзко зазвучали лютни, Ален поднял голову и не сдержал восторга: «Ах!», и все вокруг разом воскликнули: «Вахх, вахх, вахх!»

Юные богини и боги резвились на помосте, прозрачные туники не скрывали нагую красоту. Они любовались собой, ласкались и не замечали тех, кто стоял внизу.

Богиня смягчилась, улыбнулась, воздела руки-крылья и в ритм струнам воспела: «Ой-е-ей, ой-е-ей…» Тот же знакомый влекущий голос заполнил до краев площадь, но музыка была иной: жаркой, обжигающей, тревожной. Закачались, подпели слушатели со страстью, с неукротимым желанием скорее достичь высшего наслаждения.

«Ой-е-ей, ой-е-ей…» Луна повелительно взмахивала крыльями, пение следовало за ней, а она убыстряла, убыстряла ритм. Люди задыхались, не поспевали, а она властно вела их выше и выше, как вдруг замерла, подняла крылья и опустила на головы бога Неба и матери Земли. Исчезли девушки и юноши со сцены, унесло порывом ветра. Коснулся ветер матери и отца, проснулись, увидели друг друга и возрадовались. У Отца вмиг из одеяния небесного цвета вырос крупный фаллос, он набухал, краснел, и Мать на ложе приготовилась принять мужа.

Дрожащие тонкие женские голоса затянули было сбоку площади: «Аллилуйя» и оборвались: «Алли…» Ален воскликнул: «Боги, боги, прошу вас, не приводите сюда Квентина, пожалуйста, задержите где-нибудь, прошу вас, заклинаю!»

Ритм замедлялся, пение звучало тише, тише: мешать богам творить чудо соития и зарождения – грех. Благодарность, почтение, смирение обязаны проявить те, кого допустили зреть тайну великую.

Небо приблизился к Земле, возлег на ложе – погасли факелы, с иглы пропала луна, воцарилась тьма ночи. Запах хлеба, запах жизни пронесся по площади.

Мгновение зарождения жизни минуло – и вспыхнул ослепительный свет от разом возгоревшихся факелов, на шпиле храма воссияла вновь полная луна, люди вскричали: «Е-е-е!» Отец с Матерью поднялись с ложа. Земля разрослась, заполнила собой помост, спали на глазах у всех с нее одеяния, окрашенные в черный, зеленый и красный цвета.

Взвыли трубы, зазвенели лютни, и явилась взорам нагая дева, первое дитя человеческое Земли и Неба.

Клики восхищения пронеслись по площади. Кобылицы заржали, свиньи захрюкали, козы заблеяли. Юные боги и богини возлили на дитя живительную воду, завернули в голубую простынь, помедлили, сняли и одели на деву белое длинное платье с красными цветами понизу, символами возрождения души после смерти.