Валерий Белкин - Страх

Он любовался женой. Легкие тонкие руки двигались покойно, зеленые глаза поглядывали из-под длинных ресниц. Сколько лет прошло, а сохранилась та же милая линия тела, которая так поразила при первой встрече. Сохранился и голос, резковатый и поучающий. Может, это и хорошо?!

– Как ты думаешь, Штефан оставит их у себя в доме или попросит уйти, ведь он скоро женится!

Она стояла совсем близко, свежее дыхание опьяняло его. Хотел было обидеться за Иоханну, за Вальтера, хотел было рассердиться, но передумал и прильнул к жене всем телом.

Минуло время.

Ларс, так и не объявляясь, уехал с Гретхен во Франкфурт. В октябре сообщил скупо, что все хорошо, пригласил в гости, не уточнив ни времени, ни адреса. Вильгельм не любил навязываться, так и по сей день о друге ничего не известно.

За эти месяцы ничего не произошло. Хотя могло бы и случиться. Взял отпуск на две недели под Рождество, но никуда не выехал. Не прельщали мимолетные бессмысленные забавы. Просто спал, все уходили из дома, а он спал. Не хотел вставать.

Ах да…

Мария вернулась из Лондона, похудевшая, обозленная. Через два дня после возвращения устроилась работать медсестрой в клинику недалеко от дома, чем порадовала отца и мать. Довольна, готовится поступать на отделение хирургии. Грегор решительно отказался от Яна и от попыток найти пару для любви и секса. Отцу сказал, что он и не охотник, и не дичь, всему свое время.

Рождество близилось. Однажды Вильгельм, вспомнив слова Вальтера, подумал: «А ведь не Иисус спешит к нам, мы к нему на день рождения». К сожалению, мыслью, удачной и оригинальной, поделиться было не с кем. Шульцы уехали в Рим, согласно заведенному ритуалу, родная семья не воспримет. В дни отпуска, как ни надеялся, ни разу не снизошло блаженное состояние невинного младенца, посетившее в кафе. Вероятно, не подходили условия или не заслужил.

До праздника оставалась неделя.

Магазины переполнены, скупали подарки к дню рождения того, кто дал возможность отдохнуть. Темнело рано, на улицах и в домах устраивалась сказочная иллюминация из разноцветных огней на радость прохожим.

Вильгельм занемог, отвергал желудок пищу, не соглашался ни с рисом, ни с картофелем, ни с мясом… Он растерялся, запаниковал, врач строго-настрого приказал пичкать Вилю антибиотиками.

Двадцатого декабря жена ушла к Изольде, вернулась поздно, разбудила, увела на кухню и торжественно заявила:

– Она наш спаситель, мудрейшая женщина. Пойдешь к психиатру, и не медля, завтра!

Вильгельм поморщился.

– У Изольды есть очень хороший врач, вылечил Леву.

– О Боже, а его-то как угораздило!

– Как ты любишь привередничать!

На следующий день жена, Мария, Грегор уехали в Прагу побродить по старому городу, полюбоваться на мост Вацлава, постоять на нем, повосклицать с другими гостями столицы перед знаменитыми часами, дожидаясь появления фигуры Смерти с косой, предупреждающей о вечности и о мимолетности всего сущего. Его оставили одного – отдых отца должен быть полный и покойный.

Вечером двадцать второго декабря Вильгельм смотрел телевизор и по всем программам слушал о том, как бомбят, убивают, покупают, и думал, что уже ничего не изменить ни там, ни здесь. Вспомнив, что Грегор попросил посмотреть ролик с вечеринки, где принимал участие, включил компьютер. Равнодушно взирал на шутовство сына, на друзей, их подруг. Каждый норовил попасть в кадр, потому то оскаленный рот с зубами, то шевелящиеся ноздри носа, то моргающий глаз заполняли экран. Закрыл фильм сына, решил найти более интересное.

Лениво просматривал страницу многочисленных видео с застывшими и зачастую нелепыми кадрами. Непрерывно бежали они сверху вниз и, казалось, счету им нет. И окаменел: в череде пейзажей, лиц, фигур мелькнуло худое лицо пациента Яна. Не мог он ошибиться. Судорожно принялся искать ролик и, наконец, наткнулся: «Выпускной бал, подарок классному руководителю».

День, но в зале ослепительно светили лампы. Столы, родители, учителя. Бухала музыка, в такт ей бухало сердце Вильгельма. В центре зала на стуле сидела женщина. Ладно выплясывали перед ней юноши в черных цилиндрах. Лихо выбрасывая ноги и крутя черными тросточками, они приблизились к женщине. Та, подыгрывая им, в деланном страхе всплеснула руками, запрокинула голову назад. Хохот зрителей возрастал.

Ян из клиники танцевал там.

Стараясь попасть в ритм, спотыкался, толкал партнеров. Та же прическа, так же худ и угловат, не поправился. Зрители кричали: «Молодцы, молодцы! Zu Gabe, zu Gabe!»