Валерий Белкин - Страх

– Нет, я немец из Польши, а что, – покрутил головой. – Восемь лет заставляли учить проклятый язык. Ничего не помню, только «спашибо».

Вильгельм оглядел говорившего. Крупный, небритый, скуластый, он напомнил Сибирь. В поезде, который увозил в Германию, Виля, озирая леса и горы в окно вагона, спросил тогда:

«Мам, а почему мы уезжаем?»

«Ты забыл, кто ты, – жестко ответила мать, – и что ты прикажешь нам ТАМ делать!?»

Бабушка, мать умершего отца, молчала. Виля не понял – где «ТАМ».

«Ах ты, Россия, Россия, кувыркающаяся Россия», – подумал сейчас и здесь.

– Es ist nicht in Ordnung!

– Wie bitte? – смешался Вильгельм.

Стояли трое гуляющих, две женщины и крепкий, загоревший, в клетчатой рубашке навыпуск седой мужчина. Старик повторил, укоризненно показывая пальцем на кофе Вильгельма:

– Es ist nicht in Ordnung! – приятельницы согласно закивали.

Вильгельм догадался, чем вызвал негодование: сидел со своим бумажным стаканчиком у дорогого кафе «Thüringen».

– Ach so, – поспешно поднялся, прихватив кофе.

– Виля, Виля, я здесь!

Подошел Ларс, Вильгельм стремительно увел его.

Они взяли у ребят по кофе, пошли к липам, видневшимся вдали. На пригорке у деревьев сели.

– Что случилось, ты что такой заполошный? – Ларс похлопал друга по плечу.

– Ничего особенного, ты где пропадал?

Над ними повис медовый аромат, сладкий, но легкий. Ларс закурил, жадно выпил глотками кофе. Вильгельм украдкой оглядел друга: изменился он. В юношестве римская лепка лица выгодно выделяла его среди сверстников. Но прошли годы, черты у оригинала стерлись, как у археологической находки, прежнего величия не найти. Мягкая обивка характера, такая привлекательная: отзывчивость, доверчивость, терпение и понимание – с годами тоже стерлась. И обнажился остов, каркас – жесткий, металлический и негнущийся.

– Ну вот и все, – сказал Ларс, с наслаждением выдохнул дым, – уезжаем.

– В Испанию, Италию?

– Бери дальше, во Франкфурт, и навсегда, достаточно.

– Вы что, зачем?

Ларс рассмеялся.

– Эх ты, друг мой сердечный, – нахмурился. – Не пошел нам Берлин, хватит, не хочу быть под кем-то, хочу быть сам себе хозяин.

– Минуточку, ты на фирме человек-источник, все идут к тебе.

– Я хочу быть для себя источником, хозяином жизни, – отрезал Ларс.

Вильгельм опечалился.

– Зря ты это делаешь, опять убегаешь от меня и от себя.

– Ну хорошо, скажу: бегу отсюда, бегу, но не от тебя, о чем ты. Полгода назад врач обнаружил рак легких, топором по голове. Виль, тихо, чего ты вскакиваешь, все прошло. В мае сказал, что ошибся, садись.

Смутная догадка мелькнула у Вильгельма:

– И поэтому ты так испугался Кристины?

– Кристина? Какая Кристина? А, ты о том, нет, я себя испугался, Виля, понимаешь! Но не в этом дело, дай отпить.

Аккуратно, стараясь не облить джинсы, сделал несколько глотков.

– Мой сын знал все, Грит нет. После врача вернулся домой, а он даже не зашел ко мне ни в этот день, ни в следующие. Живем забор в забор, дом ему купил, первый взнос за него сделал.

– Ты…

– Не надо, Виля. Просто в те дни я и понял, как нехорошо, если страх правит человеком, теряешь логику, каждый день пасешь свой страх, слушаешь его. Ты уже не хозяин самому себе! И я начал давить, давить, придавливать и выдавил.

– Странно…

Ларс недовольно приподнял брови.

– Что?

– Знаешь, один хороший человек, – подумал, – очень хороший человек мне посоветовал страх не гнать, а впускать в себя. Тяжело, конечно, но он наестся и уйдет навсегда. А так он спрятался, вновь вернется.

– И ты веришь?

– Да.

У ног сел воробей, укоризненно посмотрел на них снизу вверх, требуя самое простое – малую крошечку. Рядом тут же приземлился другой, уже кем-то побитый: хвост поредел, одно крылышко свисало.

– Виля, это мистика. Вы, русские, во все верите, всему поклоняетесь, говорите как в забывчивости…

– А тебе не кажется, что ты не всегда бываешь прав? – с трудом сдерживая обиду, спросил Вильгельм.

– Не спорю, но в вас нет логики.

– Как же без логики. Я работаю и, говорят, неплохо.

– Ты не обижайся, да, тебя ценят, да, уважают, но я же вижу – ты же не работаешь, ты набрасываешься на дело как голодный зверь на добычу, словно от чего-то убегаешь, прячешься. У тебя в голове сразу несколько идей, ты сам говорил. Что тебе это дает? Сгоришь, и ради чего, посмотри на меня! – он смял бумажный стаканчик и с силой забросил его в кусты.

Воробьи испуганно вспорхнули. Солнце клонилось все ниже, ниже, и необыкновенный костер заката вспыхнул за деревьями.