Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Слышь, закрой окно, — сказал Райнох. — Все равно твои указания ни к чему. Заносы, брат, надо нюхом чуять!

Мотор ревет на полных оборотах, но все равно ползем со скоростью два километра в час. То и дело возвращаемся, спихиваем в сторону снежные кучи, а через минуту вьюга наметает новые, и мы снова возвращаемся… Тысячу раз одно и то же. Мозоли у Райноха на ладонях слились в сплошную полосу. Я потрогал: никогда бы не поверил, что так бывает!

Двенадцать километров летом — два шага, «татра» проглатывает их за двенадцать минут. Не могу сказать, как далеко мы отъехали от Брода, потому что непрестанно возвращаемся. Красные задние огни фрезы стали уже совсем крошечными и постепенно исчезают из виду.

— Не пяться ты без конца, — бросил Згарба, но Райнох делает по-своему.

Сотню раз — назад, вперед. Мотор стонет. Я слежу, как упрямо повторяет Райнох одни и те же движения — задний ход, первая скорость, — и такое однообразие не парализует его мозг! То и дело он выскакивает из кабины, брызгает глицерином на стекло. Шестигранные хлопья отягощают щетки стеклоочистителя, будто это не снег, а камни, стопорят их. А вьюга разгулялась — видимость уже меньше шага, очертания сугробов и обледенелых кустов расплываются в тумане январского мороза.

Внезапно перед нами вырос Зедник, стоит, руками машет. Райнох остановил машину. Я вылез.

— Сплошное пекло, пан начальник, — говорит Зедник. — Черт знает что. Снежный смерч. И такое свинство всю ночь. Может, переждем?

Машина Бальцара по счастливой случайности остановилась всего в метре от нашей. Бальцар выскочил, ругаясь. Мы отошли от машины, спрятались от ветра.

— Ничего не получается, — твердит Зедник. — Зря стараемся. В двух шагах ничего не видать, только машину гроблю.

Бальцар пока молчит. Он не в настроении. Илона вынула руки из карманов, постучала ногой об ногу.

— Да ведь убьют нас рудняне, — возразил Райнох. — Может, и не доберемся, но надо же попробовать.

Я прошел немного вперед, к фрезе Зедника. Я шагал вперед, разгребая ногами снег, наклонясь вперед, одолевая напор ветра со снегом.

Выпрямился — снег моментально хлестнул в лицо. Открыл рот вздохнуть поглубже — ветер швырнул мне в рот горсть снега. Попытался поднять веки, залепленные белым пухом, — едва разлепил на полсантиметра. Снегу по колено. И все-таки я верил, что конец будет. Буран наверняка уже слабеет, потому что нет на земле силы, которая действовала бы бесконечно. Это меня утешало; я побрел обратно, съежившись под теплой одеждой.

Навстречу мне светили фары, позади них маячили другие огни: приближались грузовики со шлаком, солью и людьми, которые, стоя в кузовах, разбрасывали смесь на расчищенную дорогу. Они упрямо шли и шли вперед — и вдруг я отдал себе отчет, что вижу их. Снегопад поредел.

Я вернулся к ожидавшим меня людям. Влез в кабину к Райноху, и все молча разошлись по машинам. С воем ушла вперед фреза Зедника. Мы двинулись следом. Одолели первый подъем. Снежная завеса, колыхаясь, приподнялась, теперь ветер дул параллельно земле, гоня перед собой струи сверкающих снежных хлопьев. Глянув поверх сугробов, я заметил далеко в горах огоньки — крошечные, как светлячки; в воздухе, уже снова прозрачном, они казались ближе, чем были на самом деле. К ним-то и продирались мы сквозь ночь, ради них бились в снежной пустыне, к ним протягивали руки. А справа лес — маются согнутые ветром буки и ели.

Монотонно ревут моторы, приводят в движение механизмы, которыми управляют люди. А люди упорно стремятся вперед, выискивая след, который едва угадывается. Дорога под снегом терпеливо ждет.

Вижу сзади нас машину Бальцара и Илоны, а дальше не разглядеть: там, ниже, в долине, клубится тяжелая, густая снежная мгла.

Бесчисленные звезды прокололи небо. Мороз лютует. Дорога пошла меж высоких откосов, снегу здесь намело метра на четыре. Надо было возвращаться, чтоб снова и снова атаковать снежные завалы. Туннель, проделанный Зедниковой фрезой, жалкий среди этих громад, исчезает за поворотом.

— Еще двадцать поворотов, сотня подъемов, десятка дна спусков, и мы в Рудной. — проговорил я. — Доберемся в два счета. В рудненской школе застряла детишки из окрестных деревень, два дня не могут разойтись по домам. И давно уже не привозили в городишко хлеба и молока, очень может быть, что какого-нибудь тяжелобольного необходимо срочно доставить в областную больницу. Вдобавок там пресс на трех трайлерах ждет, чтоб вывезли его по гладенькому шоссе первой категории. Значит, черт возьми, должны мы что-то сделать, так?!