Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Скажи своей мамаше, — серьезно продолжает Божена. — А уж она знает, что в таких случаях делают.

Петер поджимает губы, отворачивается и громко вздыхает.

— Она сходит к моей маме, а там видно будет…

— Ты совсем не такая, как я думал!

— А что ты, собственно, думал? — Божена потягивается, вроде бы выставляя на всеобщее обозрение свой синий подпоясанный халат и грубые резиновые сапоги. — Думал, я тут… — она делает жест в сторону лужи за оградой, телят и грязной стены, — вот тут буду с тобой целоваться? А не сообразил, что это бы нас обоих унизило.

— Не строй из себя чистюлю, смотри — поплатишься! — прищуривается Петер, его взгляд не сулит Божене ничего хорошего.

— Это я-то чистюля? — Божена руками проводит по халату, который годится только для кормления телят. — Мимо бьешь!..

— Чего же тебе надо? Чего ты вообще хочешь? — В тоне зоотехника — вызов и любопытство.

— Знаеш-шь, — Божена нарочито тянет последний звук, — я, например, хочу, чтобы тут где-нибудь было человеческое, чистое помещение, где можно скинуть халат, присесть на минутку и забыть, что ты в коровнике. Там бы мы с тобой и потолковали по душам.

— Погоди, вот объединят кооперативы, — насмешливо отвечает Петер, — тогда будет все — и душ, и телевизор!

— Значит, не слишком ты торопишься со мной поговорить, — произносит Божена, не замечая, что в ее голосе звучит и какая-то доля разочарования.

Она идет по центральному проходу.

— Ну почему! — не соглашается Петер, следуя за ней. — Почему ты так решила? Можно и теперь поговорить, — повторяет он, видя, что Божена не отвечает.

— Только это требует другого начала, ясно? — с улыбкой оборачивается она к Петеру.

— Да чего ты… Я же так…

— А мне показалось, сегодня ты хотел чего-то другого. Я ведь не маленькая!

И тут ее, вероятна, больше, чем самого Петера, поражает, что она говорит и как складно все у нее получается. «Не слишком ли я задираю нос? — размышляет она после ухода зоотехника. — Он может подумать… а что он, собственно, может подумать? Что он — ясновидящий?» Она одна знает, что у нее было с Каролом и что иной раз в жизни выдаются дни, когда все точно сдвигается с места. Какая-то сила бросает тебя вперед — и ты летишь, а когда опустишься на землю, уже не совсем такая, какой была прежде. И уже не можешь быть прежней, даже если очень захочешь.

Божена не любит вспоминать поездку в город — лучше через все это перескочить. Но что-то — не похвальба, не удовлетворение, — что-то в ней все-таки осталось, пожалуй, даже больше, чем неопределенное что-то. Отсюда и эти слова, взгляд, тон голоса.

Ловко вымыв ведерки, она заканчивает работу и идет домой как человек, у которого день не прошел даром, словно вода, что течет сквозь пальцы.

После отъезда отца в доме тихо и пусто. Прежде мать не была такой неразговорчивой и хмурой. На вид она спокойна, решительна во всем, что делает. Но Божена видит: слишком часто она остается наедине со своими мыслями, а с дочерью ей не отвести душу, как с мужем. Когда Божена не согласилась с ее предложением кормить телят и по вечерам, мать не долго противилась и, чуть поворчав, перестала об этом поминать. Замкнулась, молчаливо наблюдала за дочерью и ждала…

Божена сказала, что встречалась с Имрихом, и это, по всей видимости, успокоило мать. Она не знала, о чем и как говорила Божена с братом, та не передала ей содержание разговора, но сам факт, что они встретились и беседовали, внушал ей надежду: самый старший и опытный из ее детей поможет младшей сестре, ведь он лучше понимает, что для нее найти и как сделать, чтобы все было по-людски, чтобы Божена куда-нибудь пристроилась — не оставаться же ей вечно при телятах.

С дочерью она говорила осторожно, туманными намеками, боясь, как бы не испортить, не спугнуть чего пустыми, а то и несправедливыми словами. Божена тоже не находила в себе смелости объясниться с ней. Чувствовала, что и сама чего-то ждет вместе с матерью, точно ближайшие дни непременно должны принести спасение. И тем не менее подспудно в ней рождалась иная, новая струя, она больше не хотела, подобно матери, надеяться на помощь извне, по крупице набиралась смелости и решимости, без которых не обойтись, если в самом деле пытаешься сдвинуться с мертвой точки.

Божена вернулась с кормления, но кухонный стол не был, как обычно, накрыт: тарелки, хлеб, скромный ужин. На голом столе бросался в глаза большой кремовый конверт на ее имя.

— Имро что-то тебе прислал, — встретила Божену мать, взяла со стола письмо и подала ей, пусть видит: как ни хотелось узнать, что там, дождалась и вручила конверт нераспечатанным. Не сказала: тебе письмо от Имро, потому что чувствовала: Имро, сам обремененный множеством забот и неприятностей, прислал беспомощной, привязанной к телятам сестре залог лучшего будущего, а всем домашним — облегчение и покой.