Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Не успел Добеш открыть бутылку, Марта вплотную подошла к нему и кончиками пальцев осторожно провела по губе.

Но тут она почуяла чужой запах, и в глазах ее разлился холод.

Добеш отвернулся, открыл пиво.

— Да ничего… Это я… Затягивал шайбу, и сорвался ключ! Я не устроил себе это нарочно, можешь не сомневаться!

— Пап, ты купишь мне лошадку-качалку? Такую, как у нас в садике? Чтоб я катался!

— Ну… — Добеш осторожно наливал пиво в стакан. Он не любил, когда было много пены.

— Исключено! — сказала Марта во второй раз за это короткое время. — Ты скоро будешь школьником, а просишь, чтоб мы покупали тебе игрушки.

— Пап, — заныл Еник.

Добеш переступил с ноги на ногу, повернулся и смахнул локтем с холодильника зеркальце, после чего растерянно уставился на осколки под ногами.

Марта влепила Енику подзатыльник.

Деда передернуло от злости.

— Хватит! — закричала Марта надрывно. — Надо будет купить новую одежду, портфель и еще уйму всего!.. Марш в ванну, умыться и чтоб я видела тебя уже в пижаме!

Еник глотал громкие всхлипы, плечи у него тряслись. Он прошел мимо деда с опущенной головой. Дед уставился в стену. Как же ему хотелось хлопнуть дверью и никогда больше не возвращаться в этот сумасшедший дом!

— Где ты был так поздно? — завопила Марта на Добеша.

Добеш трусливо поглядел на жену, потом на деда.

— Было у нас собрание правления… А потом зашли пива выпить.

Дед колко хмыкнул:

— Как же ты посмел? Не знаешь разве, что это смертный грех?

— Правления, значит?! — переспросила Марта с судорожной издевкой в голосе. — А протокол кто писал? Она?!

— Полоумные, — облегчил себе душу дед и решил, что лучше не закрывать за собой дверь. Она почти вся была из стекла.

Потом он ходил по своей комнате от стены до стены, громко топая и встряхивая от злости головой. Он знал, что молодые внизу разозлятся от этого еще больше. Но ему необходимо было топать, чтобы не лопнуть. Ничего не сделается их дурацкому дому! Если б захотел, дед мог занять весь второй этаж. Но ему и эта-то комната была не нужна, однако где-то спать надо, коли свалял дурака и продал свою крышу над головой! Он и перевез свои пожитки сюда и, закрывшись, мог хотя бы отдохнуть и как следует выругаться. Остальная часть второго этажа дожидалась, когда Еник женится. А пока что родители его делали все от них зависящее, чтобы отбить у сынишки охоту к женитьбе еще до того, как он поймет, что это, собственно, такое.

Дед повесил пиджак на стул, выловил из кармана пачку «партизанских» и спичечный коробок. Разумеется, он забыл, что коробок давно опустел. С наслаждением раздавив его в кулаке, он швырнул обломки под стол, но тут же, опустившись на колени, аккуратно подобрал их и извлек на свет божий. Марта устроила бы ему родео, забудь он их там! Она способна была привести деда в ярость одним только взглядом! Ей даже не нужно было ничего говорить, стоило поднять брови — и в ту же секунду на деда покушался инфаркт. Он издали бросил смятый коробок в мусорную корзину у дверей. Мусорную корзину из зеленых и желтых проводов. Виданное ли дело… А какой тут стоял треск, когда включалось отопление, это вообще был ужас. Куда подевались времена, когда сквозь щели между конфорками плиты в кухне пробивалось пахучее пламя? Теперь он всю зиму пялился на эмалированную кремовато-белую печку и прислушивался к ее треску. Дед ничуть не сомневался, что в любую минуту она может взорваться. Да черт с ним, с отоплением, до зимы еще далеко. Сейчас ему нужны были спички. Он один за другим выдвигал ящики старомодного буфета и не услышал, как вошел Еник.

— Деда, можно я буду спать у тебя?

Дед с удивлением оглянулся. На Енике была пижама с синенькими машинками, и весь он был такой невероятно чистенький и ароматный даже на вид, что дед растроганно захлопал глазами.

Часы долго отбивали время. Девять, а может, и десять раз. Да, насчет трактира я малость оплошал, подумал дед.

— А что мама?..

Еник пожал плечами:

— Она со мной не разговаривает.

Деду опять кровь бросилась в голову, и он поспешил хотя бы встать. Господи, нельзя же так расстраиваться, упрекнул он себя и вскипел еще больше. Если не возьму себя в руки, меня хватит кондрашка, не иначе. Неужели я был такой же шальной в их годы? Наверное, покаянно подумал он. Да, конечно же, великодушно допустил он.

Дед вздохнул со свистом в носу.

— Ну пошли.

Он неловко и осторожно взял Еника на руки и, прижав к себе как что-то очень хрупкое и дорогое, уложил в широченную супружескую постель. Еник до этого спал с дедом не больше одного-двух раз. Марта утверждала, что дедов храп слышно даже на железнодорожной станции, и, видимо, боялась, как бы Еник не перенял у деда привычку храпеть.