Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Вот тебе на! Закрыв ладонями лицо, больная горько зарыдала.

— Пани Стокласова, что с вами?

Не отвечая, продолжает жалостливо всхлипывать. Я вопросительно взглядываю на соседок. Тем только этого и надо — ждут не дождутся, когда смогут выложить ее печальную историю.

У старушки есть дочь. Такой подарочек — врагу не пожелаешь! Когда Стокласова лежала дома без движения, дочка там даже не показывалась. О больной заботились соседки. Когда мы сделали ей операцию, пани Стокласова передала, чтоб дочь пришла хотя бы ее причесать — дочь у нее работает парикмахером.

Вчера она наконец пожаловала. Старушка до того была рада! Сразу же похвалилась, что опять будет ходить, ноги у нее уже не мертвые.

— Счастье твое, — сказала молодая. — А то пришлось бы ехать в богадельню.

Говоря с матерью, едва цедила слова. Несколько раз повторила обеим соседкам, что квартира у нее маленькая, так что и думать нечего, чтобы мать из больницы поехала к ним. Волосы ей все-таки уложила. Принесла с собой даже фен и бигуди. Но, окончив, назначила плату — четырнадцать крон. Двенадцать — за укладку и две — за дорогу.

Я молчал. Это было как отрывок из бальзаковского романа.

«Фенцл» не выдержал. Присел на край постели и обнял старую женщину за плечи.

— Не плачьте, ну пожалуйста! — сказал он взволнованно. — Ведь вам теперь и не понадобится ваша дочь. Здесь вас поставили на ноги, будете бегать как молодая. А я приеду на вас посмотреть. Хотите? Ну, улыбнитесь. Правда приеду, дайте адрес!

Она и в самом деле перестала плакать. Растроганно взглянула на него.

— Да что вы, доктор, еще вам не хватало думать о старухе…

Он вздрогнул. Вспомнил, что белый халат на нем только случайно. Сконфуженно поднялся. Но этим своим непосредственным порывом очень меня подкупил.

— Если доктор говорит: приедет, значит, приедет, — помогаю ему выйти из неловкого положения. — А вам действительно нечего бояться. Сможете сами себя обслужить.

Мы вышли в коридор. «Фенцлу», должно быть, уже тяжко все это выдерживать.

— Ну как? Хотите, чтобы мы продолжили обход?

Да. Он признался, что только теперь начал немного постигать суть нашей работы. Его статья могла бы называться «Обход послеоперационных палат». Как я на это посмотрел бы.

— Что-то не то. Может, придумаете более удачный вариант, мы ведь еще не кончили.

Я повернул ручку двери в следующую палату.

— Сейчас увидите этого Вельду, что конфликтовал с сестрой.

Но сразу же за дверью вижу Ду́ду, старого мастера, работавшего на металлообрабатывающем станке. Шея его обезображена длинным рубцом — не просто было подойти к остеофитам у него на позвонке. Осматриваю ослабевшую руку. Пациент молчит. С тревогой ждет, что я скажу своему спутнику.

Потом несмело спрашивает:

— Наладятся мои дела, пан профессор?

— Наладятся, — заверяю я. — Правильно, что пошли на операцию. Рука бы у вас все слабела и слабела.

— Да я на все пойду, лишь бы поправиться. Что я такое без своих-то рук?

Он помолчал, взволнованно глотнул:

— Жена скончалась, дети уж давно разъехались. А по работе у меня друзья. Я вот тут начертил кое-что — для рационализации… Наши, на фабрике, обещали собрать. Что же я стану делать дома?

Небольшой, коренастый, он стоял рядом, как дуб, крепко связанный корнями с почвой. Простыми словами выразил сейчас важное жизненное кредо: что бы он делал без своей работы? Как мне это понятно!

Адепту журналистики будет о чем поразмышлять. Подходим к следующим койкам. Оперированные по поводу выпадения дисков. Один, второй, третий… У первого еще не совсем прошли боли. Второго беспокоят неприятные ощущения ночами. Советую чаще поворачиваться на бок.

— Ну так и есть! — довольно восклицает он: именно это ему помогает днем.

Третий оперированный — Вельда. Жду лобовой атаки. На койке перед нами плотный мужчина в пижаме, такой пестрой, что в глазах рябит. У него круглое румяное лицо, напомнившее мне его преподобие, учившего нас в школе. И даже пальцы пристойно сцеплены поверх одеяла, будто он читал молитвы. Как ни странно, жаловаться он, видимо, не будет.

— Вы делаете чудеса, — выдает он мне аванс. — Я был просто калека, жена вам подтвердит. Все говорили: «Никуда не ходи. Ты понимаешь, что такое резать позвоночник?.. Ноги отнимутся!» — «К пану профессору, — говорю, — хоть с завязанными глазами, это мастак. Если уж не поможет он, кто же тогда поможет?» До смерти буду вам благодарен. И в газеты пошлю — объявить благодарность вам, врачам, и сестричкам. Из всех соседей я тут самый молодец — прямой, как тополь. Сегодня первый раз стоял.