Сергей Телевной - Я - не заморыш!

Мама присела на стул и прислонилась головой к стенке. Устала.

— Что нам делать-то?

— А вы, когда ехали сюда на ночь глядя, что думали? — оторвался от еды охранник.

— Так мы ж с поезда.

— С поезда, с поезда. Что вы все едете и едете в город. Кто вас тут ждет?

— Вы же понимаете, мы вынужденно сюда приехали. Отец его весь в гипсе.

— Здесь все в гипсе или на костылях. Кто сильно к родственникам хочет попасть, тот находит способ.

Мама поняла это по-своему. Взяла сто рублей, вложила в паспорт и про­тянула охраннику.

— Слушай, подруга, — это он к маме обратился, — я же не это имел в виду. Вы, я вижу, и так народ небогатый. Так что забери.

Мама воспользовалась добротой супергероя:

— Телефон на зарядку можно поставить?

— Ну, давай, — позволил охранник и обратился ко мне: — С такими длинными ногами перемахнуть через забор — раз плюнуть.

— Что, правда? Можно через забор?

— Как хочешь, так и понимай. Мое дело тебя потом изловить, — басо­вито засмеялся супергерой в черной форме, уже не казавшийся мне бич- пакетом.

Я вышел из проходной и пошел вдоль забора, примеряясь к нему. Оказа­лось, высоко. Сначала надо было забраться на дерево, что я и сделал.

Перепрыгнул с ветки на забор и перевалился через него, как мешок с. Ну, понятно, с чем. Рухнул в кустарник, разодрал физиономию и подвернул ногу: «Е-пэ-рэ-сэ-тэ!..»

Неожиданно для меня самого из глаз хлынули слезы. Стоп! Чего расква­сился? Мужчина должен терпеть боль! Я сидел в кустах, вытирал разодран­ную щеку и слезы. Короче, развел целую лужу. Нет, я не плакал, слезы сами, блин, текли. Было не так больно, как обидно.

Отец так близко, а я с синяком, разодранной щекой и весь в соплях сижу здесь в кустах. Это какой-то трындец! Решил отсидеться в кустах, подождать, пока слезы позорные не высохнут.

Надо мной неожиданно возник охранник в черном. Оказывается, он видел в камеру видеонаблюдения, как я бестолково свалился с забора в кусты, и поспешил ко мне.

— Что с тобой? Все нормально? Тогда чего расселся? — оценил он мою исцарапанную физиономию. — Не плачь, все пройдет!

— Я не плачу, — огрызнулся и просто возненавидел себя: блин, какой я лох, вечный неудачник и заморыш! Постоянно у меня все не так, как у людей.

— Вставай, пошли, — беззлобно и как-то устало сказал охранник.

— Вы меня что, задержали? — вспомнил я его недавние слова про то, что он должен меня изловить. — Это что, была подстава? — возмутился я и стал думать о нем как о «бич-пакете».

— Дурачок ты еще, — сказал охранник. — Насмотрелся мультиков да боевиков и все в войнушку играешь.

— Я мультики не смотрю, — пробовал я возразить. — Мы куда идем?

— Сначала умыться надо, а потом будет видно, — охранник довел меня до пропускного пункта и легонько подпихнул в подсобку, а сам занял свой пост у амбразуры окна. Через приоткрытую дверь подсобки я видел маму в углу на стульчике — такую поникшую, усталую. Она меня не заметила. Умылся, слезы исчезли, только физиономия по-прежнему была опухшей и разодранной. Ладно, до свадьбы заживет, как говорила мама. В связи со свадьбой вспомнилась Звездная Звезда Ленка, Маленькая Эротика из вагона и Маришка. Все сразу! Или я такой озабоченный, или у меня сильно мягкое сердце — не могу вычеркнуть ни одну. Что это я про любовь, тут отец к постели прикован. М-да. Видели бы девчонки меня сейчас!

Думая о них, я вдруг понял, что оттягиваю встречу с отцом. И хочется видеть его, и как-то тревожно, даже боязно.

— Ну что, все? — заглянул в подсобку охранник.

— Вроде да, — неуверенно сказал я, рассматривая себя в зеркале над умывальником.

— Ничего! Мужчину шрамы украшают! — это я уже неоднократно слы­шал.

— А кто там у вас? — всполошилась мама на своем стульчике в углу. — Кирилл, ты, что ли? — она заглянула в амбразуру.

Скрываться было нечего:

— Ну, я.

— Что с тобой? — вскрикнула мать, когда я появился.

— Нечаянно упал с забора.

— Господи, горе ты мое! — и расплакалась. — Ничего не сломал?

— Так, подруга! Ты меня начинаешь доставать! — зарычал охранник на мою мать и обратился ко мне: — А ты или выметайся отсюда и держись за мамкину юбку, или дуй быстрее в палату к отцу.

— А там пустят? — засомневался я, ощущая себя заморышем.

— Да что ты как размазня, — сказал охранник с интонацией дядьки Мишки-зоотехника. — Пустят!

И какого фига мне именно сейчас вспомнился этот скотовод из Лесостеп­ного? А вдруг он станет моим отчимом?