Карсон Маккалерс - Часы без стрелок

— А я не могу, — сказал Шерман. — Я снял этот дом на свои кровные деньги и перевез сюда мебель. Вот уж два дня устраиваюсь. И хотя не мне это говорить, все здесь очень шикарно!

Дом вдруг занял для Шермана главное место в жизни. После того открытия, которое он сделал в кабинете судьи, он больше не думал о своих родителях. Он был просто мрачен и чувствовал себя обездоленным. Ему надо было отвлечься хлопотами о мебели, о материальных вещах, страхом перед постоянной опасностью и упрямым чувством, что теперь уж он не отступит. Сердце подсказывало ему: «Ну вот, я что-то предпринял, что-то предпринял!» И страх только еще больше разжигал его исступление.

— Хочешь поглядеть на мой новый зеленый костюм? — Шерман, горя от возбуждения, пошел в спальню и надел свой новый светло-зеленый шелковый костюм. Джестер был просто в отчаянии, не зная, как совладать с этой капризной натурой, и молча смотрел, как Шерман гарцует по комнате в своем новом зеленом костюме. Наконец он сказал:

— Меня ничуть не интересуют твоя мебель и все твои костюмы, меня интересуешь ты! Неужели ты еще не понял, что все это не шутки?

— Не шутки? Кому ты это рассказываешь? — Шерман стал бить на рояле по среднему до. — Мне, кто всю жизнь вел черную книгу обид? Помнишь, я говорил тебе о вибрациях? Я вибрирую, понимаешь, вибрирую.

— Брось колотить по клавише, как полоумный, и послушай меня.

— Я решился, понимаешь? И с места не двинусь. Не двинусь, и все. Пусть бросают в меня бомбы. А кстати, тебя почему это касается?

— Сам не знаю. Но почему-то касается. И еще как! — Джестер много раз себя спрашивал, почему он так привязан к Шерману. Когда они бывали вместе, ему словно пронзали самое нутро. И не все время, а как спазмами. Он не мог объяснить этого ощущения даже себе и поэтому сказал: — Наверно потому, что внутри у меня что-то екает.

— Что значит екает?

— Ты не слышал такого выражения — «сердце екает»?

— На фиг мне твое еканье. Ничего я про это не знаю. Но знаю я то, что я снял этот дом, заплатил свои кровные денежки и никуда отсюда не уйду. Нет уж, извините!

— Кому нужны твои извинения. Тебе надо немедленно выехать.

— Извини, — сказал Шерман. — За собаку.

Услышав это, Джестер снова почувствовал, как сердце его сжалось.

— Бог с ней, с собакой. Она уже мертвая. А я хочу, чтобы ты был живой. Всегда.

— Никто не живет всегда, но пока я жив, я хочу жить вовсю.

И Шерман захохотал. Джестеру это сразу что-то напомнило. Так смеялся дед, когда говорил о покойном сыне. Бессмысленное бренчание на рояле, бессмысленный смех еще больше огорчили его.

Да, Джестер сделал все, чтобы предостеречь Шермана, но тот не слушал предостережений. Значит, надо было действовать самому. Но к кому Джестер мог обратиться? Что он мог сделать? Он был вынужден уйти и оставить Шермана одного. А тот сидел и смеялся, барабаня по среднему до кабинетного рояля.

Сэмми Лэнк не имел понятия, как делают бомбы, и поэтому пошел к знающему человеку, к Максу Герхарду, который сделал ему целых две. Бурлившие в последние дни страсти — стыд, обида, уязвленное самолюбие и гордыня — поулеглись, и, когда Сэмми Лэнк в тихий майский вечер стоял с бомбой в руках и смотрел сквозь открытое окно на Шермана, он уже не испытывал почти никакой злобы. В душе его не было ничего, кроме мелкого тщеславия: ему доверили выполнить долг. Шерман играл на рояле, и Сэмми с любопытством за ним следил, не понимая, откуда черномазый знает, как играть на пианино. Потом Шерман запел. Его голова на мускулистой темной шее была закинута назад, и в нее-то Сэмми и нацелил свою бомбу. А так как он стоял всего в нескольких метрах, бомба попала прямо в цель. Бросив первую бомбу, Сэмми Лэнк почувствовал жестокое, первобытное наслаждение. Он кинул вторую бомбу, и дом загорелся.

На улице и во дворе собралась толпа. Набежали соседи, покупатели мистера Пика и даже сам мистер Мелон. Завыли пожарные сирены.

Сэмми Лэнк был уверен, что он прихлопнул черномазого, но все же дождался санитарной кареты и поглядел, как закрывают простыней изувеченное мертвое тело.

Толпа зевак перед домом не расходилась. Пожарные погасили огонь, и толпа двинулась в дом. Кабинетный рояль выволокли во двор. Зачем они это делают, люди сами не знали. Скоро пошел тихий, моросящий дождичек. У хозяина соседней бакалеи мистера Пика торговля в тот вечер шла очень бойко. Репортер «Миланского курьера» успел сообщить в утреннем выпуске о том, что опять были брошены бомбы.