Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Пропахал я так девять месяцев, одел мою принцессу и сыночка, застолбил малую толику деньжат и понял, что нужно двигать всё-таки в искусство. Тем более что на моём фабричном месте никто и трёх месяцев не выдерживал. Самое рабское и потогонное место было! Поэтому прослушался я в филармонии и был принят в капеллу драматическим тенором.

Надо напомнить, что в консерваторию я поступал как бас, в Гнесинку как баритон, а вот теперь был принят как драматический тенор. Им нужны были теноры, а мне нужна была работа по профилю.

Но сразу меня в капеллу не посадили. Это была казахская капелла, и надо было сначала подучить казахский язык, его фонетическую специфику и партии. Поэтому дали мне кучу нот и партии и концертмейстера-казашку и мы с ней долбили репертуар и язык. И хотя мотивация у меня была очень высокая, и музыкальная часть партий осваивалась, но язык ни шёл, ни в какую.

Далеко потом я обнаружил, что совершенно потерял способность к изучению языков. То ли это потому, что слишком много их учил и ни один не освоил и в мою голову подселили из высших сфер гениального голкипера, то ли от природной бездарности в этом плане.

В школах впаривали то немецкий, то английский и обязательно казахский, в медучилище латынь, немецкий и опять казахский, в консерватории итальянский и опять же английский и казахский и какие-то слова проскакивали в запасники памяти, но чтобы в осмысленные предложения их складывать – это никак!

Но из капеллы меня не выгоняли за неуспеваемость, а занимались индивидуально и не только по языку и репертуару. Главное то, что сам руководитель капеллы – Молодов Анатолий Васильевич положил на меня свой профессиональный глаз. Тем более, что я сказался литовцем, а литовцы и хоровое пение – дело святое! Он лично давал мне уроки вокала и строил карузовский голос и манерупения «бельканто». Будучи в консерватории заведующим кафедрой хорового дирижирования он видимо хотел в очередной раз утвердиться в своих педагогических талантах. И так как это мне нравилось, то дело потихоньку шло на лад. Да и супружнице приятно было, что у её мужа появилось удостоверение артиста капеллы, а не какого-то там непонятного настильщика и комплектовщика без квалификации.

И вот меня наконец-то посадили в коллектив, чтобы я слушал и ловил на слух репертуар и здесь я, конечно, был успешнее, чем на индивидуальных уроках. Тем более что очень много было не языковых подпевок, а тарабарщины типа "ай-чучучу-дыгыдыгы-дын, ай-чучучу-дыгыдыгы-дын!".

И тут я обнаружил ситуацию почти по анекдоту, где мужик говорит, что любит групповой секс, а когда его спрашивают почему, то отвечает, что всегда можно сачконуть. Всегда кто-нибудь только делал вид, что поёт и Молодов периодически пробегал по рядам, выставляя в сторону сачков своё музыкальное ухо. Один мужик вообще держал на пюпитре сверху нот конспекты и писал во время репетиций контрольные. Он учился заочно в институте народного хозяйства и не терял ни минуты.

Ясно, что руководителя периодически колбасило до невозможности. Иногда он становился просто бешенным. Потому что поймать кого-то за беззвучный язык было практически невозможно. Только он подходил к какой-то части капеллы, как в этом месте все пели. Причём сачки не резко вступали, а постепенно раздували свой сладкий голос.

От бессилия Молодов белел, краснел, синел и такие фортеля выкидывал, что люди иногда увольнялись целыми пачками. Не все же были сачками, а пойди докажи, что ты не верблюд. Как всегда вместе с водой выплёскивался и ребёнок. Но я думаю, что если бы он не мстил халтурщикам, в горячке и садистски зазря обзывая всех дам поголовно, то курицами, то коровами, а мужиков баранами и ещё чем похлеще, то давно бы не один инфаркт схватил бы. А так пар выпустит – и снова красив, элегантен и талантлив.

Да-а… Всё равно нравился он мне! Когда дирижировала его жена, зевотой рот раздирало, а как появлялся он, сразу становилось интересно. Чего от него не отнимешь, так это то, что личность он был неординарная и харизматичная. А так как вокруг роились такие, сякие, но все обыкновенные и потому скучные, то плохо было ему в одиночестве. Может быть ещё и поэтому он так вцепился в меня. Нутром почуял подобного ему – нестандартного. Если бы я выучил казахский язык, то наверняка стал бы постоянным солистом.

Но сидел в капелле один артист, которому вообще не нужно было напрягаться. Что бы он ни делал, он был заранее прощён и обласкан. Это алкоголик Паша-октавист. Ему ни казахский, ни тарабарский язык был не нужен. Он почти всегда молчал, но в определённом месте как даст свою органную ноту, так кайф по всему телу капеллы разливается. Бывало неделями, в запоях отсутствовал этот русский мужик с огромным картофелеобразным фиолетовым носом, но никаких нареканий не получал и зарплату ему только повышали. Что поделаешь – бас-профунд – редчайший дар!