– Сильной руки на вас нет! – кричали они. – По струночке бы ходили!
– Ноль в ноль! – отвечала молодёжь.
Театр поэзии во главе с Ким тоже сидел в зале, но молчал всем своим составом.
– Эти только при шестидесяти процентах зашевелятся, – с досадой говорил Аполлон Феде, на что тот лишь лихорадочно отвечал:
– Но зато как!..
И как бы в подтверждение слов гения на сцену поднялся Розенцвайг.
– Подождите кричать, – сказал он в микрофон и поднял руку. – Уже бог знает когда умные люди на Востоке поняли, что всякое насилие противно природе. Так?
Театр поэзии согласно закивал.
– На каком Востоке? На среднем, дальнем или том, что поближе? – раздался из зала ядовитый выкрик доктора.
– Зря язвите, Наум Аркадьевич! – невозмутимо ответил Григорий Альфонсович. – На том самом, откуда всё пошло! Экс Ориэнто люкс! С Востока свет! Так вот, там же люди впервые и поняли, что на страхе счастья не построишь. А некоторые тут – Сталин, Сталин! Самая опасная эмоция для всего живого – это страх, страх и ещё раз страх. И тем более бесконечный и панический. Разве я не прав?
– Да прав-то прав, но при чём тут Восток? Тем более, что есть версия, что всё пошло из Африки, а не оттуда, – удивился доктор.
– Каждый сверчок должен знать свой шесток… – сдерживаясь, начал Григорий Альфонсович, но вдруг налился кровью и, давясь от распирающего возмущения, выкрикнул: – А вы, между прочим, уважаемый доктор, – Иуда Искариот! Вы продали свою нацию избранных мучеников и работаете на всякий безродный сброд! И этот ваш фашиствующий подонок… Он отщепенец, который морочит честным людям голову тем, что уедет, а сам наверняка является провокатором-кегебешником! Там, в лагерях, его и завербовали! Только такие и выживали там!
– Кто?.. Я?.. Меня?.. – взревел Абрам Моисеевич.
– Ты, продажная шкура! – вскочил Яков Шеевич. – Знаю я тебя! Сексот! Мне о тебе рассказывали!
– Ой, вей! Бей жидов – спасай евреев! – ещё громче взревел Абрам Моисеевич, и никто не успел и глазом моргнуть, как кандидат в эмигранты оказался около боксёра, где сразу же и получил…
Все вскочили.
– Вот она – ваша хвалёная демократия! – наперебой кричало большинство, пока меньшинство разнимало дерущихся. – Вот оно – право свободного выбора!..
И долго-долго продолжался этот позор, и Аполлон изумлялся той быстроте, с которой даже проблеск разума переливался из одного сосуда в другой и всё рушилось…
Уже поздно вечером, когда вся великолепная четвёрка села в самоделку и, бренча и поскрипывая, покатила к своим домам, горячее обсуждение неудавшегося диспута как-то незаметно перешло в разговор о вере.
– Лучше вера в Бога, чем вот такое уродство! – кричал распалённый Абрам Моисеевич и осторожно трогал распухшее веко.
– Ну, это самое лучшее и надёжное, что есть на этом свете. И если бы не было изначального вселенского смысла, цели и Бога, то мы должны бы были создать их. Чтобы было сознанию на что опереться, когда уже не на что больше. Да даже для того же простого интереса нужно было бы это сделать. Это же ужас как любопытно, а значит – вкусно. Многие так и делают. И спекулируют! Любой верой кто-нибудь да спекулирует. А уж навязывают сплошь и рядом. Ты сам, кстати, об этом говорил, – отвечал доктор.
– Ну и что? Что с того? Какое мне дело до того, какая рожа у врача? Лишь бы вылечил!
– О-ох! Не знаю, не знаю… Иногда в парадоксах обнаруживается такая логика… Вполне возможно, что когда-нибудь науки и религии возьмут друг друга под ручки и начнут такие краковяки отплясывать… Если, конечно, каждая перестанет доказывать с пеной у рта, что только она – верная, а все остальные – неверные.
– Ну, правильно! – поддержал доктора Федя.
…На коленях, кроткий и смиренный,
Пред толпою нищих – царь вселенной! —
Бог! великий Бог лежал в пыли!
– Смотри-ка ты, что цитируют! Где это вы вычитали?
– Здравствуйте! Ты же сам нам этот шедевр у «Целинного» наяривал?
– Я? – удивился Наум Аркадьевич.
– Ну да! – нехорошо холодея, подтвердил Аполлон. – Это когда вы из Фрунзе через Алма-Ату транзитом в Москву летели.
– Чего ради! Зачем через Алма-Ату, когда у меня был билет на прямой рейс. Абрам что-то мне говорил, но я не обратил внимания…
Абрам Моисеевич только развёл руками.
– Да вы шутите! – догадался доктор.
– Мы? – в голос удивились друзья, и Наум Аркадьевич сразу вспомнил, что он врач, а ребята не совсем здоровы.
– Ну, ладно, пусть будет по-вашему, – психотерапевтически мягко и осторожно сказал он. – Тем более, что стихотворение есть такое. «Сакья-Муни» называется. Вообще-то этот перелёт был какой-то странный. Какой-то провал в памяти. То ли от стресса это, то ли от выпитого. Накачал меня коллега на радостях от встречи… Пил, пил – как сладкий сок. Просыпаюсь – а под крылом Москва. Вот что помню, так это точно! Он говорил, что у этого напитка великое будущее. Приготовлен по каким-то чуть ли не инопланетным древнейшим рецептам. Модные сказки, конечно, но кто его знает…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу