Юрий Буйда - Стален

В первую очередь парни принялись разбирать и выносить мебель из гостиной, спальни и кухни, затем стали таскать книги и тряпки.

Вечером я спустился в магазин, купил водки, первый глоток сделал еще на улице, второй в лифте, третий в прихожей, где стоял мой рюкзак с вещами, попытался оттолкнуть остроносую, которая сказала, что мне пора и честь знать, закричал, что отец у меня генерал и начальник московской милиции, он их всех на портянки порвет, но тут двое парней молча набросились на меня, сбили с ног, поволоколи, я ударился головой об угол и отключился…

В этой главе я мог бы рассказать о том, как прожил шестнадцать месяцев в поселке Красное Счастье, расположенном «далеко от асфальта» – в двухстах пятидесяти километрах от Москвы.

О маленьком бандитском государстве, какие тогда тысячами возникали от Балтики до Тихого океана и были связаны скорее общностью крови и духа, чем законами и товарными потоками, о людях тьмы, привыкавших полагаться только на себя.

О Тимуре и его команде – банде во главе с бывшим офицером, потерявшим в Афганистане глаз, а на Кавказе – семью, который долго думал, что делать с московским журналистом и очкариком, попавшим в Красное Счастье случайно, попутно , и наконец велел пристроить меня «как-нибудь необидно».

О толстушке Нане, помощнице Тимура, отвечавшей за жильцов, которая била правой, как лошадь левой, о том, как она назначила меня своим милым, но я так ни разу и не увидел ее голышом, потому что она не разрешала включать свет в спальне.

О хранившейся у Наны пачке справок о смерти с печатями, подписями врачей и одинаковым диагнозом «острая сердечная недостаточность», в которые оставалось только вписать имя жильца.

О жителях, боготворивших Тимура, который обеспечивал их дешевой колбасой, печеным хлебом, консервами, крупой и автобусом, когда надо было съездить в больницу или в церковь.

О жильцах – жертвах черных риелторов, этих падших людях, живших в дерьме, спившихся, всеми забытых, никому не нужных и получавших животное удовольствие от того, что кому-то еще хуже, чем им.

О кафе «Алые паруса», державшемся только благодаря бандитам, и его хозяйке Тундре, которой после смерти Наны – она умерла от острой сердечной недостаточности – я брил ноги.

О непристойной провинности, за которую Тимур отрубил мне мизинец, позволив, однако, взять палец на память.

О бесконечных дождях, мокрых ботинках, ведрах с углем для кухонной плиты, мерзлых свиных тушах, водке, оставшейся от бандитов и слитой дрожащими руками в заветную бутылку, о репродукции Крамского на стене, морской раковине на телевизоре, покрытом кружевной салфеткой, о запахе прогорклого сала от горячей сковороды, об отчаянии и стыде, о боязни лишиться привычной отвратительной еды, привычной толстой бабы и привычного алкоголя, о том, наконец, как на следующее утро после знакомства, едва очнувшись, мы с Фриной потянулись друг к другу, а потом, после секса, она вдруг с улыбкой посмотрела сквозь меня безумным взглядом и пролепетала какое-то детское колдовское слово, божественную бессмыслицу, что-то вроде «хсамлобадумли», но гораздо длиннее, гораздо красивее, гораздо нежнее, и эта серебристо-хрустальная глоссолалия струилась, переливалась и не кончалась во рту, и я слизывал этот волшебный звук с ее набухших губ, а он все не заканчивался, не заканчивался, и о том, как, вспомнив об этом, я заплакал…

О раннем утре 31 декабря, когда нагрянувшие в поселок бандиты в лыжных масках за полчаса убили всех – Тимура и его команду, Тундру и еще троих жителей Красного Счастья, а потом исчезли, и о том, как жильцы и жители ринулись в дом Тимура, чтобы опустошить три его холодильника, выпить все спиртное и утащить все мало-мальски ценное, включая обои с золотыми цветами, содранные со стен гостиной, и хрустального лебедя в натуральную величину, стоявшего в углу спальни на столике, и жрали, пили и грабили, спотыкаясь о трупы, и о том, как и жильцы, и жители набросились на меня, чужака, и мне пришлось спасаться бегством…

О том, как я прятался в «Алых парусах», где трупы лежали вдоль стен, кое-как укрытые скатертями, пил водку и дрожал от холода, а потом напялил на себя брезентовые штаны, белый халат, женскую мехову шапку, пальто, добрался до леса, упал, очнулся, в следующий раз пришел в себя на мосту, под которым медленно тянулись вагоны, полувагоны, хопперы, платформы, цистерны, щебень, бревна, белые лошади, и я не раздумывая влез на перила, зажмурился и прыгнул во тьму, ударился, покатился, схватился за что-то, вжался в щебень, замер…