Николай Крыщук - Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания

Он вглядывался в старика, пытаясь угадать, как того зовут. И остановился почему-то на Тимофее Лукиче. Только после этого спросил:

– Как вас зовут?

– Wie heist du? – почему-то по-немецки повторил старик. – Тимофеем Лукичом меня зовут.

– Правда? – почти вскрикнул Андрей.

– Твоего вот имени не знаю.

– Да откуда же?… Андрей.

– Ну, давай тогда, Андрей, выпьем за встречу. – Андрей почувствовал: старик боится, чтобы он ему не отказал.

– Прямо здесь? – спросил он.

– Зачем? У меня в сауне приятели работают. Пристроимся.

Ему было удивительно, что старик, шедший рядом с ним, тоже, наверное, помнил их двор, и Сашин барак. И ведь в той же бане он был, в которой они стояли с Сашей друг перед другом как херувимы.

Понимал он, что наличие там старика вовсе еще не говорит о какой-то его причастности к их с Сашей отношениям, а в то же время чувствовал, что он как бы и причастен, и посвящен в это не меньше их обоих.

Андрей представил, что сейчас неизбежно надо будет о чем-то говорить, рассказывать, может быть, свою жизнь и вообще вести себя так, словно у тебя душа нараспашку. В этом, возможно, и есть главный смысл подобных встреч со стариками в классических образцах: разговориться, выплакаться… Мол, сам, дружище, понимаешь: влюбляются женщины в несчастных, а мужьями делают благополучных. Все обжигаемся. Еще Аристофан говорил… Что он там говорил? Неважно. Надо только попасть на верную волну.

Была, значит, баба, а теперь нет ее. К другому, что ли, ушла? Теперь, может быть, и ушла.

Нет, он расскажет старику только первую, самую общую часть: была баба, а теперь нет. Жила у „Катушки“. Вы знаете. Да, в бараках. Была и нет. С кем не бывает.

Андрей даже содрогнулся при мысли о том, как просто это вышло. И чуть ли не радость почувствовал, что не у него одного так случилось.

Они уже обогнули баню, прошли в потемках по сырой визжащей траве и оказались в котельной. Старик познакомил его с котельщиком – Филей. Тому было лет сорок. Был он косоглаз, черен лицом, а щеки его так втянулись внутрь, что в эти впадины вошло бы, кажется, по райскому яблочку. Со стены, холодно улыбаясь, смотрела на них Барбара Брыльска.

На столе мигом возникли бутылка „Экстры“, две бутылки чешского пива „Радгост“, консервы „Уха атлантическая“ и здоровый кусок балыка. Сервировал Филя. Старик был тих и угрюм.

От водки Андрей отказался, и ему открыли бутылку „Радгоста“.

Филя стал угощать Андрея, подсовывая ему уху и отрезая балык:

– Как говорится, чем богаты. Один любит арбуз, другой – свиной хрящик. – И первым засмеялся.

Филя, по всему видно, привык брать инициативу на себя и теперь, не зная того, грубо нарушал их классическую встречу со стариком. Впрочем, может быть и так, что Филя был домашней заготовкой гроссмейстера.

– Филька, на манометры смотри, – сказал Тимофей Лукич.

– Та-а, – махнул рукой Филька. – Пес с ними. Взорвемся, так вместе.

Андрея такая перспектива ничуть не грела. Он усмехнулся:

– Лучше бы по одному. – Но почему-то вспомнил, как в детстве мечтал, чтобы, если смерть окажется неизбежной, бомба ударила (бы) в их квартиру и они погибли бы все разом. Может быть, и Филя думал когда-нибудь об этом? Странно, у таких, как Филя, как будто никогда не было детства и матери. Кажется, что появились они на свет сразу сорокалетними.

В котельной стало душно. Барбара Брыльска смотрела на них все таким же холодным, усмехающимся взглядом. Может быть, она-то и есть его, Филькина, Пенелопа?

Тимофей Лукич отправился смотреть на манометры.

– Жена у него померла недавно, – тихо сказал Филя. – И вдруг спросил неожиданно: – У тебя женщина есть?

– Есть, – отозвался Андрей, но как будто не своим голосом.

– Законная или так – знакомая?

– Законная, законная, – вяло врал Андрей.

– Ну и как?

– Нормально.

– Исключительный случай семейного благополучия. А у меня-а! – Филя поднял глаза к потолку, напряг жилы и выразительно помотал головой. – А никуда не денешься. Жить-то надо.

– Брось, – вдруг посоветовал Андрей.

– А дальше что?

– Ищи.

– Чего? Любовь? – Филя расхохотался.

Андрею вдруг стало скучно. Он подумал, что гроссмейстер явно дал маху. Этот вариант с Филей был давно отработан.

А Филя словно окаменел. Взгляд его огибал по параболе голову Андрея и видел что-то там, за его затылком, чего увидеть было невозможно. Впадины его щек всасывали в себя сумрак котельной. Андрей вспомнил свою курительную трубку, чубук которой представлял резную головку Мефистофеля. Изображение Филиной головы можно было тиражировать на эти чубуки. Не хватало только бородки. „А Мефистофель, интересно, тоже был косоглаз?“ – почему-то подумал Андрей. – Или это уже Филин поклеп на беса?»