Джесси Бёртон - Муза

Взгляд Сары привлекло изумрудное ожерелье на шее дочери.

– Кто тебе его дал? – спросила она, пока Гарольд открывал бутылку старого «клико».

Олив вдруг осознала, что всю ее несчастную жизнь сопровождает звон бокалов. Разозлившись, что мать никак не отреагировала на ее новую прическу, она вскинула подбородок и погладила ожерелье, ответив коротко:

– Исаак.

Вечер был отмечен печатью безрассудства. Гости начали прибывать около восьми часов, и Олив с родителями встречали их на крыльце. Одним из первых появился мужчина в дорогом на вид кремовом костюме и большом галстуке – можно было подумать, что речь идет о коктейлях на океанском круизном лайнере. Кончики его внушительных черных усов были напомажены. За ним следовали двое молодых людей в строгих костюмах. Его дети? Нет, сама себе ответила Олив, пожалуй, они больше похожи на наемных телохранителей.

Мужчина протянул руку.

– Сеньор Шлосс. Меня зовут Дон Альфонсо Роблес Эрнандес. Я уезжал по поручению герцогини.

– Дон Альфонсо. – Гарольд обменялся с ним рукопожатием. – Наконец-то мы познакомились.

Гость говорил на хорошем английском, а в его лице просматривались черты Исаака, но было в нем, в отличие от сына, нечто театральное. Несмотря на внешний лоск, в его маленьких глазках сквозили интеллект, расчет и мрачноватый юмор. Олив вспомнила Терезину историю про него и постаралась подавить беспокойство.

– Грегорио, вручи сеньоре Шлосс наши подношения. – Один из парней выступил вперед. – Миндальный пирог и хороший портвейн, – пояснил Альфонсо.

Сара с благодарностью приняла подарки.

– Как вы тут обустроились?

– Очень хорошо.

Альфонсо вгляделся в темный коридор за спиной у Гарольда.

– Dios mio [52], котенок превратился в кошку. – Он по-военному, не без бравады, щелкнул каблуками. От этого щелчка и скрипа патентованной кожи у Олив пробежали по коже мурашки. Она тоже глянула в ту сторону и увидела хмурящуюся подругу. – Все еще меня боишься, Тере? – спросил Альфонсо по-испански. – С чего бы это? Мне рассказывали про твои коготки. – Молодые люди засмеялись. – Я надеюсь, она не доставляет вам неприятности?

Гарольд смерил взглядом Терезу, смотревшую на него круглыми черными глазами.

– Вовсе нет, – последовал ответ.

– Если что, дайте мне знать. – Альфонсо обвел взором многочисленные окна финки, освещенные мерцающими огоньками. – Сеньор Шлосс, хочется верить, что мы все не сгорим заживо. Я-то думал, что в этом доме, слава богу, есть электричество.

– Мы решили создать приятную атмосферу вечера, Дон Альфонсо. Прошу, входите.

– Со мной Грегорио и Хорхе. Вы против них не возражаете?

– Нисколько. Добро пожаловать.

Все трое прошли мимо Олив и ее матери, причем Хорхе явно задержал взгляд на Саре.

– Твой братец здесь? – спросил Хорхе у Терезы.

– Может, и здесь. Но говорить с тобой он не намерен, – сказала она.

Всего из Арасуэло на вечеринку пришли шестьдесят семь человек. Присутствие семьи из Лондона и Вены вселило в местных жителей карнавальное настроение, и дым пошел коромыслом. В воздухе витал дух вседозволенности, как будто сняли все табу, и народ тонул в этой атмосфере. Дон Альфонсо пристроился в уголке – иногда к нему кто-то подходил, но бо́льшую часть времени он оставался один.

Пришедшие расписывались в гостевой книге. Одни делали это с готовностью, радуясь тому, что они участники космополитического события с горящими свечами, джазовой музыкой и запахом олеандра в каждой комнате. Они делали короткие приписки в виде одобрения или добрых пожеланий: « Buen vino и Dios bendiga» [53]. Другие проявляли осторожность, опасаясь получить постоянную прописку в иностранной книге, – еще потом квалифицируют как политическую неблагонадежность. Олив вспомнила Адриана, убитого мальчика из Малаги, вспомнила озабоченность Исаака по поводу будущего страны и подумала, что, вероятно, они не так уж неправы. Тем не менее она вписала свое имя сразу после имен Терезы и ее брата.

Олив, выпившей три бокала шампанского, грезился блуждающий по дому призрак убитого мальчика. Сидя в плетеном кресле, она наблюдала за тем, как окровавленный труп влачится среди гостей. Ей представлялось, что гости нарочно напиваются, пляшут, кричат и хлопают в ладоши, чтобы загнать его обратно в землю, так как дом должен принадлежать живым.

Мимо прошла женщина в длинном сатиновом платье цвета шляпки гриба на рассвете. Медные запонки, блеснувшие в пламени свечи, стали переливаться хрусталем от лунного света. Тереза сновала туда-сюда с подносом, уставленным то напитками, то колбасами и сырами, то ломтиками сладкого пирога. Она намеренно избегала отца. В гостиной было шумно, в углу надрывался граммофон. От одной группы к другой переходила Сара в своем лиловом длинном платье с двумя профилями на спине. Вот она положила руку Исааку на плечо, он засмеялся, а люди повернули разом головы, как будто она была светящимся маяком.