Владимир Рафеенко - Краткая книга прощаний

— Слышь, Петруха, херня какая-то получается, просто конфликт. Одна экзистенция осталась.

— Хорошенький ты какой, — заметил на это Павел, — просто прелесть.

Валик остался сиротой в тридцать четыре года. Около полутора лет он по малой депрессировал и писал кандидатскую по Ван Гогу.

Через семь лет вышел на балкон и глянул вниз. Сентябрь. Ночь. По углам — фонари.

— Ну что ж вам еще надо, — закричал он, — что вам еще надо, суки!

С тех пор пьет, опустился совершенно, но жить ему стало гораздо легче.

В семнадцатой школе мальчик разбился. Влез на крышу за каким-то хреном и разбился. Четыре этажа — и на асфальт.

Одни говорили, что он был в Аллочку влюблен. Другие — что нет.

А по мне, теперь какая разница, главное, чтоб на чердак замок повесили.

У Вяземской Славы лет только в тридцать закончились попытки к самоубийству. Человек она тонкий, душевный. Чуть что не так, — получайте: димедрол с портвейном.

Ничего. Вытащили, реанимировали.

Туда-сюда — обидели. Ага. Хлоп, — повесилась. И «скорую» вызвала.

Стояла с веревкой на шее часа полтора, пока медики в комнату не ворвались. Тут она раз, — и закачалась в петле. Шейку скособочила, слюнку пустила. Красота.

Ну, сняли, конечно. Курс психотерапии и санаторно-курортного лечения.

Проходит чуток времени. Любимый изменил. Ага. Так получайте. Врубила газ, закрыла окна. Легла. Сосед в общем коридорчике прикурить захотел. Как е…ло! Страсть.

Двери с петель, кухня сгорела вся, две стенки в службах, сосед — труп.

Славу пожарники спасли.

Оклемалась. Пережила. Только все успокоилось, — папа с мамой разводиться решили. Бедняги.

— Ага, — думает Слава, — получайте.

Села в ванную. Вскрыла вены. Ну что. Лежит. Водичка теплая. Стала уже засыпать. Вошел папа. Дверь забыла закрыть.

В восемьдесят девятом прыгнула с пятого этажа и сломала ноги, в девяносто втором бросилась под машину.

Бросилась и лежит. Шофер, молодой парень, натурально, опешил. Остановил машину метрах в десяти, закурил, подходит.

— Слушай, — говорит, — больше ничего не будет, вставай.

Слава глаз открыла, подумала. Встала и говорит:

— Дурак ты, дурак.

И пошла.

Потом у них мальчик родился.

— Жить очень страшно, — говорит иногда Вяземская мужу.

Тот морщится и идет в гастроном.

Ирка Тимофеева продала квартиру и уехала в Тюмень. В Тюмени же сибиряки и зеки, народ общительный. Там же ей попался очень неплохой мужик — старый кореец.

Вообще, там интересно. Ханты все спились. Полно мяса, рыбы, клюквы. Воздух — охренеть.

Приехала оттуда худая, как вобла. Научилась курить папиросы, заваривать чай, разделывать оленя, подмахивать батальону.

На комодике у ней фарфоровый попугайчик.

— Прекрасная вещица, — говорит она мне, — в Праге купила. Вообще, Прага — отличный город.

Сергей Сергеевич загрустил. Как жить? Стол к ноге подбежал и притерся, стулья подошли, зонт выскочил и раскрылся.

— Бух, бух, — повзрывались зеркала. Ветром оттуда потянуло.

— Аш, аш, — затянулась квартира нездешним воздухом.

Кресло забулькало. Заелозил паркет и пошел волнами.

Глянул Сергей Сергеевич — а дороги назад нет.

— Вот так грусть, — засмеялся он, — вот так затейница.

Кошка приехала в Оренбург. Там ее и убили Петя и Вася, взяв за хвост и ударив о столб.

У Васи семь человек друзей. Петя страдает бессонницей. Крохи счастья ловишь и ловишь, а они кувыркаются в воздухе и мяучат на лету.

Вася и Петя еще перебесятся, а кошку уже не вернуть.

Коричневая коробочка весит сто два килограмма. Боже ж ты мой!

Один возьмет ее и — бух себе на ноги. Ноги вщент, кости в пыль. Кровь течет. Крик стоит.

Поставят ее на место.

Второй приходит и глядит. Чего глядишь? Бери и все.

Ну, берет. А она ж, собака, тяжелая, а она ж, собака, бездонная. Хрясь. На ноги. До колен. Мертвое мясо. Отрезают. По кускам. Брр.

Многие умирают на операции, — у кого, особенно, слабое сердце.

Анестезиолог у нас без работы не сидит. Маску на морду, шприцы в вены. Песня.

Многих же спасают. Но, видимо, в этом деле, как и во всяком другом, гораздо нужней профилактика коричневокоробочности у населения. Но заниматься этим некому. Все силы — на другое.

Валентин Иванович, врач-педиатр, так смотрит на эту проблему:

— В Австралии, — говорит он, — пастухи на яйца баранам шапочки вязаные надевают. Походит такой баран с теплыми яйцами, да в жару, да по Австралии, — через полгода — евнух.