Мы еще долго молча шли по улице.
«Как ее звали?»
«Мария Луиза».
«Вы, наверно, ее никогда не забудете».
«Забуду? Нет! Никогда. В ней была моя жизнь. Но с тех пор как она погибла, прошло много времени».
«Какого числа она погибла?»
«Этого, Герта, я не знаю. Забыл спросить… Вот мы и дошли до больницы. Пожалуйста, поужинайте с нами».
«Меня ждет отец, но попозднее я непременно приду».
Мы с Гертой часто совершали далекие прогулки. Она хорошо знала лес и горы, а я только сейчас начал ощущать всю прелесть мягкого и спокойного пейзажа нашей родины. Когда я говорил об этом, Герта радовалась. Само слово «тишина» связывалось для меня с холмами и густыми лесами, по которым мы бродили вместе. Слово «тишина» связывалось для меня с моей родиной. Мы побывали в местах, которые хранили память о Гёте. Его приводил сюда случай — герцогская охота или любовное приключение. Я не очень почитаю Гёте. Он кажется мне высокопарным, упоенным собственным благородством, постоянно думающим о потомках, в то время как его современники тяжко трудились и нуждались в помощи.
Но я не решился сказать Герте всего, что думаю. Уж очень это не совпадало с тем, что стремился выразить сам Гёте и за что его прославляют потомки. Я промолчал — мне совсем не хотелось обижать Герту. Ее приучили в школе и дома видеть в Гёте высшее существо. От этого я мог бы отучить ее лишь постепенно. Мы поднялись на гору, которую называют Петушиный гребень. Герта дала мне прочесть знаменитое стихотворение Гёте «Горные вершины…» Я заметил, что она наблюдает за мной — произвели ли на меня стихи должное впечатление.
«Это одно из самых прекрасных стихотворений о природе на немецком языке», — сказал я.
Тогда она спросила, что я под этим понимаю. И неужели можно представить себе что-нибудь более прекрасное.
«Конечно, Герта, такое, например, стихотворение о природе, где возвышенными словами говорится не только о деревьях и птицах, но и о человеческой жизни со всеми ее радостями и муками».
Она спросила, могу ли я перевести ей какое-нибудь испанское стихотворение, что-нибудь Гарсиа Лорки, которого убили фашисты? Я рассказывал ей о нем.
Подумав, я перевел ей стихотворение о девушке, возлюбленный которой был уверен, что она невинна, пока она не сбросила всех своих юбок и корсажей и не легла с ним в высокую траву. Мне не пришло сразу в голову, что это стихотворение вряд ли подходит молоденькой девушке из Ильменау, что она едва ли его поймет.
Я переводил ей также стихи Мачадо, который умер в концлагере. Они были ей понятнее. Как-то мы заговорили о бое быков, и я попытался объяснить ей, что бой быков — не варварское убийство беззащитного животного, а символ — в угрожающей близости быка испанцы видят символ смерти.
Я рассказывал ей о Мексике, где не был, рассказывал, что там художников больше, чем поэтов, и обещал показать позже репродукции с фресок. Вся история Мексики изображена на этих фресках. Мне говорили друзья, что индейцы привязывают своих мулов к дереву, вместе с женой и детьми подходят к фрескам и рассказывают им все, начиная от Кортеса и его злодейств до белой лошади Сапаты.
Потом мы заговорили о великом бразильском скульпторе Алейжадинью, и Герта попросила меня вечером еще раз показать ей фотографии.
Внезапно она спросила меня, смотрел ли я статуи Алейжадинью с Марией Луизой. Я ответил, как оно и было: «Да». И тут Герта произнесла странно прозвучавшие слова: «Я бы стала совсем иной, если бы посмотрела их с тобою вместе. Ты никогда не забудешь Марию Луизу, потому что вместе с ней видел высокую лестницу пророков».
Я не знал, что ей на это возразить. Мне вспомнились часы, проведенные с Марией в Белу-Оризонти. И я почувствовал боль в сердце. Разве можно сравнить застенчивую скромность Герты с золотым сиянием Марии Луизы!
«Но разве обязательно девушку должно окружать сияние? — подумал я. — Есть много богинь — белых и темнокожих — без золотого блеска».
Вскоре пришло неожиданное приглашение. Я и не подозревал, что привлек к себе внимание на курсах, куда ездил каждые два-три месяца. Но мои рефераты оказались, видимо, лучше, чем у других. Поэтому, когда пришло приглашение на конференцию по вопросам тропической медицины в Баии, выбор пал на меня.
В штате Баия, особенно в его столице Салвадоре, наверно, больше материала по этим вопросам, чем где бы то ни было, и больше всего больных. Я никогда не бывал в Баии. Удивительно, что мне снова представилась возможность поехать в Бразилию. Сам я туда больше не стремился.
Читать дальше