Энн Тайлер - Морган ускользает

Для кофе было слишком жарко, но, если попытаться обойтись без него, головная боль неизбежна. Он ограничился растворимым, использовав горячую воду из-под крана. Сквозь «Максвелл-Хаус» и сахар ощущался густой, сумрачный привкус прибрежной воды, но Морган все равно пил этот кофе из расписанной клоунами креманки. Допив, ополоснул ее. Потом снял с кухонного стола сумочку Бонни и засунул ее в холодильник, а вернее сказать, в морозильник. Еще одна дурь богачей – они верят, что в курортных городах не существует преступности. Моргану виднее. Опасность окружала его со всех сторон, в центре Балтимора ему и то было спокойнее.

Он вернулся в спальню. Бонни уже сидела, откинувшись на подушку.

– Ты зачем встал так рано? – спросила она. – И почему радио включено?

– Новости послушать хотел, – сказал он.

Это была неправда, он всегда считал, что новости к нему никакого отношения не имеют. Чего он хотел, так это заглушить шум океана. Нынче был вторник. Они провели здесь три дня. Осталось одиннадцать. Морган вздохнул и присел на край кровати, чтобы надеть носки.

– Я схожу в булочную, куплю что-нибудь к завтраку, – сказал он. – Тебе что-нибудь нужно в городе?

– Булочная еще не открылась.

– Подожду. Куплю газету. Здесь слишком тихо.

– Ну тогда возьми те плюшки-бабочки с вишнями… – Бонни зевнула, взъерошила пальцами волосы. На левой щеке остался отпечаток подушки. – Счастливый ты, – сказала она. – Вчера как лег, так сразу и заснул.

– Мне жуткий сон приснился.

– Зато заснул мигом.

– Но я всю ночь видел сны, – сказал Морган, – и просыпался, и смотрел на часы. А что снилось, теперь не помню. Человек во фраке выходил из гардероба. По-моему, в этом доме привидения водятся, Бонни.

– Ты это каждый год говоришь.

– Так они каждый год и водятся. – Он начал натягивать на себя полосатую футболку. Когда голова вынырнула из нее, сказал: – Все эти бессонные ночи, странные мысли… самое большее, чего я жду от отпуска, – это возможности отдохнуть, когда он закончится.

– Сегодня приезжает мой брат, – напомнила, слезая с кровати, Бонни.

Морган застегнул молнию туристских шортов, новых, еще не изученных им, со множеством кармашков и клапанов. К одному карману был приделан металлический зажим. Вероятно, для компаса.

– Полагаю, компас ты с собой не прихватила? – спросил Морган у Бонни.

– Компас?

Он посмотрел на нее. Бонни стояла перед гардеробом, одетая только в простую короткую ночную рубашку, именно ту, которая нравилась Моргану. Ему нравились даже вздувшиеся виноградными лозами вены ее икр, даже ее бугристые колени. Он прикинул – не подскользнуть ли к ней, не поцеловать ли пульсирующую жилку на шее, но почувствовал себя слишком угнетенным жарой, волнами, вагонкой стен.

– О господи, – вздохнул он. – Надо что-то делать с моей жизнью .

– А что с ней не так? – спросила, стягивая с плечиков блузку, Бонни.

– Она сходит на нет. Просто сходит на нет.

Бонни обернулась к нему, приоткрыла рот, словно собираясь задать вопрос. Но тут Морган сказал:

– Плюшки-бабочки, так? С вишнями?

И ушел, прежде чем она успела что-то спросить, если, конечно, собиралась.

Придерживая мать под локоток, Морган вел ее по тротуару. Был почти полдень, и мать, чтобы не обгореть, надела черную шляпу размером с тележное колесо. Рукава у ее полосатого махрового пляжного халата были длинные, и доходил он до лодыжек, но под ним крылся не купальный костюм, а обычное уличное платье, потому что плавать она, по собственным ее словам, умела не лучше, чем летать. Лицо ее даже в такую жару было бледным, наморщенным, а кончики пальцев, которыми она коснулась руки Моргана, холодными. Руки же она коснулась, чтобы на секунду остановить его. Ей захотелось осмотреть строившийся дом.

– Какая у него необычная форма, – сказала она.

– Ее называют А-образной, – ответил Морган.

– Он же почти из одного чердака состоит.

Морган постарался собраться с мыслями. В мгновения вроде этого, когда Луиза, казалось, с полной ясностью воспринимала все, что ее окружало, ему всегда было трудно по-настоящему разговаривать с ней.

– Наверное, – сказал он, – построить такой намного дешевле, чем любой другой.

– Да, я тоже так думаю, – согласилась она. И снова пристукнула его по руке, и они пошли дальше. Луиза сказала: – Дай-ка подумать. Сколько мы уже здесь?

– Три дня, мама.

– Осталось еще одиннадцать.

– Да.

– О господи.

– Возможно, наша семья не создана для отпусков, – сказал Морган.