Энн Тайлер - Морган ускользает

Леон устремил на Эмили долгий, суровый взгляд. Ясно было, что он спрашивает: «По-твоему, это подходящая для ребенка жизнь?» Луиза, словно услышав этот вопрос, горделиво приподняла подбородок и гневно уставилась на Леона.

– К вашему сведению, – сообщила она ему, – я провела жизнь в более изысканной обстановке.

И Бриндл, резко повернувшись к ней, попросила:

– Ох, мама, замолчи. Разве каждый из нас не мог бы сказать то же самое? Успокойся.

Эмили же Леону ничего не ответила.

Леон и Морган понесли сундук по коридору. Впереди радостно поспешал Гарри, за ним шла со спальным мешком в руках Гина. Эмили посадила Джошуа себе на бедро. После купания прошло совсем немного времени, а он уже выглядел замарашкой. Эмили прижалась к нему щекой, вдохнула его запах – молоко, моча, детская присыпка. Она спустилась следом за всеми по лестнице.

– Я приехал в отцовском «бьюике», поскольку знал, что понадобится место для багажа, – говорил Леон, – но наверное мне придется добыть где-то веревку, не уверен, что багажник закроется.

– Нужно всегда держать в машине веревку, – ответил Морган. – А еще лучше шнур в нейлоновой оплетке, знаете, с крючками на концах. Просто загляните в любой дешевый туристский магазин и…

Леон опустил на землю свой конец сундука, полез в карман за ключами. Солнце придавало его волосам синеватый оттенок, словно кусочку угля. Эмили наблюдала за ним из проема двери. Странно, хоть она больше и не любила его, происходившее казалось ей еще одним этапом их супружества: он открывает багажник отцовского «бьюика», Морган помогает ему погрузить туда сундук, Гина бросает рядом с сундуком спальник. В каком-то смысле они были связаны навсегда. Леон вернулся к ней, протянул руку. И Эмили впервые, наверное, в жизни пожала ее.

– Эмили, – попросил он, – ты все же подумай о моем предложении.

– Не могу, – ответила она. И немного передвинула увесистого малыша. Босая, с отставленным бедром, Эмили ощущала себя какой-то бесправной провинциалкой.

– Просто подумай. Обещай мне.

Она, не ответив, подошла к машине, склонилась, чтобы через окно поцеловать Гину.

– Будь осторожна, лапа. Желаю тебе хорошо провести время. Если заскучаешь по дому, позвони мне. Пожалуйста.

– Я позвоню.

– И возвращайся назад.

– Возвращусь , мама.

Эмили на шаг отступила от машины, Морган обнял ее рукой за плечи, и она стояла, старательно улыбаясь, крепко прижимая к себе Джоша.

– Я тут надумала писательницей стать, – объявила Бонни. – Всегда имела такую склонность. Сочиняю рассказ, который весь состоит из накопившихся за тридцать лет чековых корешков и записей в расходных книгах.

– Как же из них может рассказ получиться? – поинтересовалась Эмили и опустилась, прижимая трубку к уху, на ближайший кухонный стул.

– Вы удивились бы, узнав, как возникает сюжет. Знаете, чеки от службы доставки пеленок, потом от детских садов, потом от начальных школ… правда, грустно видеть, каким дешевым все было когда-то. За вторую неделю августа пятьдесят первого года я потратила на продукты десять долларов шестнадцать центов, разве это не трогательно? Морган видел мое объявление?

– Какое объявление? – спросила Эмили.

(Разумеется, видел.)

– Мое, в разделе личных объявлений. Только не говорите мне, что он больше не читает газет.

– О, так вы поместили объявление?

– Да, вот такое: «МОРГАНУ Г. Все известно ». Видел он его?

– Не читает же Морган в газете каждую строчку.

– Я думала, оно его достанет по-настоящему, – объяснила Бонни. – Он же ненавидит, когда все известно!

Она была права. Морган это ненавидел.

– И что оно значит? – сказал он. – Я понимаю, разумеется, что это шуточка Бонни, однако… ты не думаешь, что объявление мог дать кто-то другой? Да нет, конечно, Бонни. Что она хотела этим сказать – «все известно»? Что известно? О чем она?

– Ему нравится думать, будто он идет по жизни загадочным незнакомцем, – пояснила Бонни.

Эмили сказала:

– По-моему, малыш заплакал.

– Иногда, – продолжала Бонни, – я думаю, есть ли какой-нибудь смысл винить его. Уж так он устроен , верно? Тут гены или… Мне никто из его родных не казался вполне нормальным. Отца я, конечно, не знала, но каким он мог быть человеком? Покончил с собой без серьезной причины. А его дед… а двоюродный прадед! Он не рассказывал вам про своего двоюродного прадеда? Дядя Оуэн, паршивая овца их семейства. Только дивиться остается: что же надо натворить, чтобы стать паршивой овцой в такой семейке? Никто о нем ничего не говорил, даже если знал. Это было, когда они еще жили в Уэльсе. Дядя Оуэн был для них такой обузой, что они отправили его в Америку. Он стал чем-то вроде… эмигранта на содержании семьи, так их, кажется, называют?