Владимир Першанин - Я прошел две войны!

На этот раз танков и самоходок было около двух десятков. Первым открыл огонь расчет «трехдюймовки» Ф-22, самой дальнобойной нашей пушки. Затем звонко и часто ударила «сорокапятка», и рано, слишком рано начали стрельбу короткоствольные «полковушки».

Кое-где не выдержали нервы у батальонных бронебойщиков, захлопали торопливые выстрелы, хотя до головных танков расстояние составляло метров четыреста. Я бежал по траншее и кричал расчетам ПТР:

– Не торопитесь! Подпустите их поближе!

Бронебойщики из моей роты, более подготовленные, замерли в ожидании. Я мог надеяться на их выдержку и хладнокровие своих командиров Юрия Савенко, Михаила Ходырева, Андрея Долгова.

Капитан, вставший за прицел громоздкой пушки Ф-22, сумел пробить броню тяжелого «панцера» Т-4. Вложил еще один снаряд в нижний ряд колес, вывернул пару штук и порвал гусеницу. Танк был обездвижен, молчало длинноствольное башенное орудие, но добить машину капитан не успел.

Вырвавшийся вперед еще один Т-4 накрыл расчет осколочно-фугасным снарядом. Капитана и его людей раскидало в стороны, пушка завалилась набок. Чтобы сделать точный выстрел и вывести из строя самую сильную пушку в нашей обороне, танк вынужден был сделать короткую остановку.

Этим воспользовался расчет «сорокапятки» и выпустил три снаряда, один из которых вбил внутрь и смял пулеметную установку под башней танка. Небольшая бронебойная головка, раскалившаяся до белого свечения, прошила насквозь пулеметчика и закувыркалась внутри, разбрызгивая искры и обжигая экипаж.

Механик-водитель отпустил сцепление, танк сделал рывок, но двигатель через несколько метров заглох. В боевом отсеке плясали языки огня, раскаляя массивные снарядные гильзы. Обгоревший наводчик распахнул боковой люк и вывалился на снег. Он катался, пытаясь избавиться от сильной боли, а офицер, командир машины, разворачивал орудие в нужную сторону. Ему мешал дым. Затем в броню угодил еще один снаряд, и лязгнули несколько пуль, выпущенных из противотанковых ружей.

Два тяжелых танка замерли на месте и дымили. Экипажи гасили огонь, пытались завести двигатели. По всей линии траншей и окопов торжествующе кричали, свистели наши бойцы. Поднялась винтовочная пальба, хлопали выстрелы бронебойщиков. Артиллеристы брали на прицел другие приближавшиеся танки.

– Неплохо вломили! – воскликнул замполит Раскин. – Остальные тоже свое получат.

Но ситуация стала меняться буквально на глазах. И не в нашу пользу. Танки и самоходки усилили огонь. Метрах в трехстах, в низине, немцы спешно сгружали минометы. Взрывы накрыли линию траншей, сметая брустверы и настигая бойцов – в первую очередь бронебойщиков.

«Сорокапятка» продолжала часто и звонко посылать снаряд за снарядом. Потом замолчала. Я обернулся и увидел, что пушка разбита. Взрыв накрыл окоп, откуда вел огонь бронебойный расчет. Из груды мерзлой земли нелепо торчал согнутый ствол противотанкового ружья.

Мне казалось, что бойцы действуют недостаточно быстро, неправильно целятся. Я едва не кинулся к ближайшему расчету, перехватить ПТР и самому вести огонь. Вовремя опомнился, понимая, что надо командовать батальоном, держать руку на пульсе боя.

У нас оставались еще две короткоствольные «полковушки», однако их бронебойные снаряды рикошетили при попадании в танки. Лейтенант, командир артиллерийского взвода, приказал открыть огонь фугасными зарядами. Взрывы ударяли довольно точно, перебили гусеницу одного из танков, оглушили прямым попаданием экипаж другой машины.

Сержант Шамин с двумя огнеметчиками находился рядом со мной. Мы побежали к тому месту, где к траншеям приближались сразу три или четыре машины. Плотный пулеметный огонь заставлял нас пригибаться. Когда перебирались через обрушенный ход сообщения, пуля пробила голову огнеметчику. Я подобрал увесистый баллон и ружье с тонким шлангом. Придерживая второй рукой баллон поменьше, со сжатым воздухом, побежал дальше.

Мы ударили по танкам из двух огнеметов сразу. Одна из машин загорелась и закружилась на месте. Два других танка, лишь слегка задетые огнем, дали задний ход, стреляя из пушек и пулеметов.

Пламя прожгло снег, горела трава, тела танкистов, которые угодили под пули ручного пулемета. Маслянистый густой дым стелился над землей. Михаил Ходырев выпустил обойму из своего самозарядного бронебойного ружья и лихорадочно перезаряжал его, пользуясь тем, что дым горящей огнеметной смеси прикрывает расчет.