Владимир Першанин - Я прошел две войны!

– Комиссар, не телись! Что толку, если все здесь ляжем.

Пять-шесть солдат во главе с унтер-офицером бежали, стреляя в нашу сторону. Мы ответили очередями, у меня опустел диск. Пока я вставлял запасной, Ходырев уложил унтера и дал нам несколько минут передышки.

Мы отходили, огрызаясь короткими очередями. Упал Юрий Савенко, его подхватили двое бойцов. Траншея в этом месте была завалена землей, и все трое угодили под очередь крупнокалиберного пулемета. Я остановился и кинулся к лежавшим. Меня отпихнул Ходырев:

– Мертвые они, комбат… Рядом лечь хочешь?

Старший сержант в своей изодранной телогрейке обернулся и дал очередь по бегущим вдоль траншеи немецким солдатам. Огнеметчик Шамин выпустил остаток горящей смеси и упал, срезанный несколькими пулями. Я стрелял сквозь дым, прикрывая отступавших бойцов.

Когда опустел диск, побежал вместе с Ходыревым, который упорно охранял меня. Нас спасла низина с редкими деревьями – хоть какая-то защита от пуль. Десятка три бойцов и командиров, среди них лейтенант Дейнека, замполит Раскин, старшина Сочка, поджидали нас, прикрывая огнем. Затем мы побежали по низине.

По нам вели огонь автоматчики, сыпал очереди из двух пулеметов бронетранспортер, стоявший на краю обрыва. Падал то один, то другой боец. Кто останавливался, чтобы оказать помощь раненому, тоже падал под пулями.

В одном месте немцы кинулись было наперерез. Понимая, что терять нечего, мы повернулись к ним лицом и побежали навстречу. Кто имел патроны, стрелял, другие сближались с врагом, выставив штыки. Немцы не стали рисковать и повернули назад, а мы оставили в этом месте еще несколько неподвижных тел. Уже темнело, и это спасло нас от дальнейшего преследования.

Мы шли по ночной степи, стараясь держаться поближе к балкам, редким островкам кустарника и немногим деревьям. Нас было тридцать с небольшим человек – все, что осталось от третьего батальона и роты противотанковых ружей. Несколько бойцов были ранены и шагали с трудом.

На коротком привале мы кое-как перевязали их, истратив последние бинты и разорвав на полосы пару нательных рубах. Миша Ходырев, раненный осколками гранаты, отдал мне автомат.

– Я с ним не справлюсь. Если что, у меня трофейный «вальтер» есть.

Свой ППШ, поврежденный пулей, я закопал в снег – патронов к нему не осталось. В диске автомата Ходырева, судя по весу, осталось не больше десятка патронов. Еще у меня имелась неполная обойма в пистолете ТТ. У остальных из нашей группы тоже осталось по несколько патронов на человека, гранаты мы все израсходовали.

К утру пошел снег. Сквозь пелену мы увидели немецкие танки и бронетранспортеры. Они прошли недалеко, но не разглядели нас. Вскоре впереди послышалась стрельба, и мы ускорили шаг. Чтобы не попасть под гусеницы вражеских танков, пришлось сделать крюк и шагать вдоль извилистой балки. Во второй половине дня нас остановил пост. Сержант и двое красноармейцев проверили у меня и других командиров документы и показали, куда идти.

Угостили нас махоркой, посочувствовали раненым, а сержант сказал мне:

– Повезло вам, товарищ капитан. Очень просто под немецкие танки могли угодить. Ну ничего, теперь среди своих.

Однако в расположении какого-то штаба встреча оказалась куда более прохладной. Раненых, в том числе Михаила Ходырева, направили в санчасть, а меня, лейтенанта Валентина Дейнеку и замполита Аркадия Раскина отвели в особый отдел. Оружие у нас забрали, и я понял, что ничего хорошего ожидать не приходится.

Замполита Раскина вскоре отправили в политотдел, а нас с Валентином Дейнекой по очереди допросил майор-особист. Много позже, в кинофильмах девяностых годов, мне не раз приходилось видеть сцены подобных допросов. Мордастые работники особых отделов или СМЕРШа коварно загоняли невинных людей в угол, нещадно избивали их, вышибая зубы и заставляя признаваться во всех грехах.

Будь так на самом деле, немного бы добились наши контрразведчики, хотя кому-то и доставалось по зубам. Но не все было так примитивно. Майор понял нашу ситуацию сразу, заполнил бланки допросов, а затем отправил нас в разные камеры. Причем капитанские «шпалы» на петлицах, награды и нашивки о ранениях с меня никто не срывал. Это оставляло какую-то надежду, хотя я понимал, что за отступление без приказа скорее всего попаду под трибунал.

Камера есть камера. Я огляделся по сторонам, и у меня невольно сжалось сердце. Зарешеченное окошко под потолком, запах немытых тел, нары, где впритирку лежали десятка полтора рядовых, сержантов и командиров. Слово «офицер» появится позже, в марте сорок третьего года.