Николай Ульянов - Сириус

К вечеру она ни детей, ни Вырубовой, ни Ден не хотела видеть. Сидела, не зажигая огня в кабинете, и думала только о том, чтобы скорей приехал Ники. Он прибыл на другой день к вечеру. В назначенный час, со всеми дочерьми, она стояла в стеклянном павильоне и, когда прибыл поезд, бурно устремилась в вагон. Обняв мужа и бросившись целовать прибывшего с ним наследника, царица разрыдалась.

Рано утром в Чесменской богадельне состоялось отпевание. Кроме жены и дочерей, присутствовали чиновные лица да несколько сестер милосердии. В девять часов одна из них отвезла на моторе гроб в Царское Село. Временно, до весны, решили похоронить возле парка, на том месте, где Вырубова собиралась строить убежище для инвалидов.

Сырое, холодное утро, зияющая яма, комья замерзшей бурой земли тяжело легли на сердца царской семьи, приехавшей хоронить того, кто ее губил многие годы и чьи слова так вспоминались в это утро: «Пока я жив, с вами ничего не случится».

Простой народ остался безучастен к событию. Напрасно сестры в лазаретах рассказывали нехорошие истории про Распутина и превозносили гражданские доблести Юсупова и Дмитрия Павловича. Раненые хмуро слушали. Какой-то солдатик заключил:

— Был один мужик, дошедший до царя, и того господа убили; не подпускают к престолу нашего брата.

Но высшее общество ликовало. Начало удалось. Нужно хорошее продолжение.

Новый 1917 год наступал в буднях, в грязном снеге по улицам, в серых солдатских папахах, в петербургской мгле, зараженной миазмами слухов. Паралитики власти нехотя боролись с эпилептиками революции. Грозили друг другу расправой после войны. «Они узнают по заключении мира, что значит не стоять во время войны за своего государя!» — говорила императрица.

Прогрессисты ставили в известность своих врагов: никакой амнистии им не будет в течение десяти лет после переворота.

С фронта дул холодный ветер. Правительство зябло. Под знаком такой метеорологической сводки проходил высочайший новогодний выход в большом зале Екатерининского дворца. Горели, как встарь, торшеры и жирандоли, сияли зеркала, блестело золото мундиров, бриллианты шифров и диадем. Но сырой туман пронизывал души.

Приехал Дондуа. Его особое положение при государе было известно. И то, что он сразу направился к дворцовому коменданту, вызвало интерес и ожидание.

Этот молоденький поручик сделался загадкой для всех. Почему он остался в Царском Селе, когда все ехали в Ставку? Почему теперь ни с того ни с сего приехал?

После завтрака, как всегда, — прогулка в автомобиле с Мордвиновым, Воейковым, Лейхтенбергским. Машину в известном месте остановили и пошли пешком. День был солнечный, синицы весело перекликались в голых ветвях. Заметив, что Мордвинов с Лейхтенбергским отстали, Николай Александрович вполголоса спросил о чем-то Воейкова.

— Так точно, ваше величество.

Воейков достал из-за обшлага шинели записку и не успел еще протянуть государю, как тот вырвал ее из рук. В записке значилось: «СИРИУС». Потом цифра 98808000000 и другая цифра 304. Вторая строка состояла из слов: «Иды марта. Отклонение — 0».

— Это все?

— Все, ваше величество.

Государь покраснел от гнева, скомкал листок и швырнул на дорогу, но, остановившись, велел Воейкову поднять и спрятал себе в карман.

— Домой! — Он зашагал к автомобилю так быстро, что спутники едва поспевали.

Как только вернулись, князь Долгоруков постучался в комнату к Нилову.

— Что вы знаете про иды марта?

Адмирал знал Куросио, Кияо-Чао, но ид марта не знал. Граф Граббс после долгой мобилизации остатков кадетско-пажеских знаний вспомнил, что иды у римлян означали что-то календарное. Один Дубенский блеснул литературным образованием; он ответил цитатой из Шекспира: «Цезарь! Бойся ид марта!»

Долгоруков растерялся:

— Я не могу передать это его величеству.

Дворцовый комендант заметил, что каждый раз, когда он выходил из поезда, на платформе ему неизменно попадался стройный офицер, пристально смотревший на него. В этот раз он смело подошел, взял под козырек и, щелкнув каблуками, отрапортовал:

— Лейб-Бородинского полка поручик Чехов, командированный для связи в штаб Северного фронта.

— Что вы хотите?

— По роду службы я имею честь быть в курсе всего здесь происходящего, и мне известно трудное положение, создавшееся для его императорского величества. Соблаговолите выслушать мои соображения. Мне кажется, еще не потеряно время для спасения трона и государя.