Виктория Токарева - Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Дом на фундаменте Высоцкого с половиной участка Фарида продала режиссеру Петру Тодоровскому.

Дом отремонтировали, перестелили крышу, утеплили стены, достроили – получилось прекрасное строение, одноэтажная Америка. Не надо бегать по лестнице вверх-вниз. Все на одном уровне.

Жена Тодоровского Мира умела навести уют. В старости люди, как правило, любят друг друга. Все контрастные эмоции переплавляются в нежность.

Петр Ефимович не мог без Миры обходиться. Не мог и не хотел. Она была как капитан на корабле и рулила, определяя курс. Петр Ефимович снял с себя все нагрузки, кроме творческих. Остальное передоверил жене. Она была его продюсером и локомотивом.

Однажды я стояла у них во дворе. Открылась калитка, и вошел незнакомый мужик. Позже выяснилось: это был уголовник Васька, который жил в соседней деревне у своей матери. Он недавно освободился из заключения, и ему было не на что жить. Нужны деньги. Васька отправился на промысел.

Он подошел к Петру Ефимовичу и сказал:

– Дай триста рублей, а то я тебе дом подожгу.

– Что? – переспросил Тодоровский.

– Триста рублей, говорю, гони. А то дом подожгу на хер.

Петр Ефимович сделал плавный жест в сторону жены и вежливо перенаправил:

– К Мире Григорьевне, пожалуйста…

Васька подошел к Мире.

– Дай триста рублей, – приказал он. – А то я тебе дом подожгу.

– Вы мне угрожаете? – уточнила Мира Григорьевна.

– Как хочешь, так и думай, – разрешил Васька.

Далее действие развернулось коротко и четко. Мира позвонила директору санатория ФСБ. Санаторий стоял по соседству, непосредственно за забором Тодоровских. Директор Сергей – красивый молодой полковник, дружил с писателями, а они дружили с ним.

Мира позвонила Сергею, разговор был короткий.

С тех пор Ваську нигде никто не видел. То ли он скрывался в отчем доме, прятался в шкафу и боялся высунуть нос. То ли вообще уехал. Трудно сказать. Никто не выяснял.

У Петра Ефимовича было слабое сердце. Однажды в электричке с ним случился приступ стенокардии. Он испытывал невыносимую боль.

Позже он сказал мне: «Как страшно умирать на чужих глазах».

Мира организовала мужу операцию в Германии. Это продлило его жизнь, восстановило здоровье, и благодаря этому мы, зрители, получили его лучшие фильмы: «Военно-полевой роман», «Анкор, еще анкор!», «Интердевочка». Без этих фильмов мы были бы беднее.

Петр Ефимович умер на восемьдесят восьмом году. Его похоронили на Новодевичьем кладбище.

Мира Григорьевна горевала глубоко и долго. Потом однажды произнесла: «Когда-нибудь это должно было случиться…»

Дом Высоцкого достался Мире. Дом Кирсанова, на второй половине участка, Фарида продала, а сама переехала на берег реки неподалеку от поселка. Построила там дом – свой от начала до конца.

Новый хозяин кирсановского дома – Эрик Бугулов. Я знаю только, что он осетин, занимает высокую номенклатурную должность.

Эрик – молодой, похож на голливудского актера типа Ричарда Гира, который красив в любом возрасте. У него жена по имени Зарема с большими глазами и оперным голосом. И три дочери.

Однажды я попала в дом к Эрику. Увидела то, чего не было раньше: окна были вделаны в крышу. Это называется «мансардные окна».

Зарема сказала:

– Здесь много деревьев. Темно. Свет можно брать только сверху.

Эрик угостил меня вином, сделанным из изюма. Оно было сладкое без добавления сахара. Я вдыхала божественный аромат, а надо мной в мансардных окнах плыли белые облака и качались верхушки берез.

Поселок «Советский писатель» перестал принадлежать только писателям. Он наполняется новыми хозяевами, молодыми и успешными. Идет новая генерация. Но ушедшие не будут забыты. Навсегда останутся стихи Твардовского, песни Высоцкого, книги Юрия Нагибина.

На правлении решили поставить стелу, и на ней золотыми буквами будут выбиты имена незабываемые.

Для стелы уже нашли место. Она будет стоять перед правлением на пересечении двух аллей: Центральной и Восточной.

Наш поселок станет заповедным. Его не тронет Новая Москва, сюда не придет городское строительство.

Навсегда, навсегда останется поселок «Советский писатель», где жили люди, определяющие эпоху. Земля под ногами до сих пор слышит их шаги. Их мысли до сих пор плавают в атмосфере.

Я прочитала свои записи. Проступила похожесть судеб. Каждой жизнью правят две силы: ЛЮБОВЬ и СМЕРТЬ.

Как говорит Евтушенко, «жить и жить бы на свете, но, наверно, нельзя».

Нельзя – значит нельзя. Создателю виднее. Нам не дано узнать, что там, за чертой. Но очень может быть, что смерть – это продолжение любви.