Александра Николаенко - Убить Бобрыкина - История одного убийства

Сквозь занавеску тускло засмотрел фонарь подъездный, между оконных рам пылились мотыльки. По кухонным углам сгустилась синева, огромными тенями; шурша в лампадном круге, скользила моль. Мать новости включила, и, губы трубочкой сморча, пила вприкуску кипяток остывший, макая челночок, чтоб зубы не крошить. «И-эх!», — подумал он, и снова задремал.

Стучали спицы, ниточка тянулась, на дне корзинки шерстяной клубок скакал, и ловко петелька к петельке ложилась пряжа бабушке в колени. Бабушка Тамара на стуле вместо матери сидела, шапку Шишину вязала. «Умерла, а сниться…», — во сне подумал он, и хмуро посмотрел со стула, как бабушка Тамара вяжет шапку, хотя и умерла.

Он шапок не любил. «Наденешь шапку, — думал он, — под ней жужжит, кусается, и ползает, как будто голову в осиное гнездо засунул…»

— Шапку вяжешь?

— Шапку…

— Баба, не вяжи мне шапки!

— Это не простая шапка. Шапка-невидимка! Её наденешь, да и нет тебя. А снимешь — вот и ты! Хоть кассы грабь, хоть в поезд без билета, — пообещала бабушка Тамара.

«Хитро…, — подумал он. — Надену шапку, нож возьму кухонный, пойду на лестницу, Бобрыкина зарежу», — и с нетерпеньем ждал, когда повяжет бабушка во сне свою чудную шапку.

Бабушка Тамара позвала. Он слез со стула, подошел, и низко бабушка покойница Тамара шапку натянула, низко… на глаза.

— Ничего не видно…

— Тебе не видно, и тебя не видно, — сказала бабушка Тамара и пропала. Он заморгал со сна, увидел мать.

— Чего тебе? — спросила мать.

— А помнишь, шапка у меня была?

— Мне дурь чужая память не отбила, чего ж не помнить? Помню! На трюмо. Где бросил, там лежит.

— Не эта шапка, та, другая…

— Другие шапки, Саша, пусть другие носят, — сказала мать, — а ты своим умом живи, и под своей!

«Своим сама вяжи…», — подумал он и вышел, в коридоре на колени опустился возле шкафа, и с нижнего на верхний стал перебирать.

— Вот так я есть! — сказал однажды Шишин Тане, и бабушкину шапку натянул до подбородка. — А так вот нет меня! Теперь могу куда угодно так пойти и банк ограбить, никто и не увидит, поняла?

— Ага, — сказала Таня.

— Ограблю банк, в Австралию поедем, да?

— Поедем, — согласилась Таня.

— О! Шишкин лес! Здорово, человек без головы! — сказал Бобрыкин ненавистный, и, сдернув шапку за помпон, на мяч футбольный надел ее и гол забил. «Четыре гола…», — вспомнил он.

«А всех прощать другого дурака ищите, — думал, из старой шапки вытрясая на пол моль и мандаринную труху, и шапку натянув пониже выскользнул за дверь. — Убью Бобрыкина, и точка. Хватит! Не убивать бы мог его, конечно, но все-таки уж очень ненавижу и убью…»

Танюша открывать пошла, звонок дверной услышав, откинула глазок, и увидав переступавшего от нетерпенья Шишина, в натянутой под горло старой шапке с заячьим помпоном, накинула цепочку и на цыпочках от двери отошла.

Бобрыкин ненавистный по черной лестнице, насвистывая, поднимался, Шишин хмуро сверху вниз смотрел.

— Здорово, Козаностра! А тебе идет, брателло! Один совет: ограбишь банк, ложись на дно…

— Чего полез, чума? — спросила снизу мать, и Шишин хмуро посмотрел с буфета.

— Бутылку зеленую ищу, пустую. У тебя была.

— Под уксусом она. Тебе зачем?

— Без уксуса была, — сердито буркнул он.

— Что было, то прошло, по прошлому девятый день поминки, дурень! Слезай мне, ну?! — велела мать, и Шишин слез, и в комнату свою пошел, на дверь закрылся. Думал, вспоминал…

— Идем! — однажды Шишину сказала Таня.

Он со скамейки встал, пошел за ней. Танюша шла, под ноги глядя, сапожком сковыривая наледь так, как будто что-то на земле искала.

— Чего ты потеряла?

— Ничего.

— А что тогда ты ищешь, если ничего? — он думал, ищут только то, что потерялось.

— Изумрудный город.

— А… — И долго они бродили по дворам, туда — сюда, искали Изумрудный город. Было холодно и некрасиво. Старый серый снег лежал повсюду, серые тянулись тротуары к серым люкам, с серых веток с тоской смотрели птицы, серые ободранные кошки пересекали путь, на сером серым март дорисовывал февраль.

Танюша наклонилась, стеклышко зеленое подняв с земли о куртку вытерла, и сжав меж пальцев, поднесла к лицу, и через стеклышко куда-то посмотрела.

— Нашла? — поинтересовался он, «не потеряешь — не найдешь» — так говорила мать, найдя сберкнижку, паспорт, или направленье на анализ.

— Нашла… — сказала Таня, протягивая Шишину стекло.

Он взял его, и ничего не понимая, смотрел, вертел в руке.