Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна

Мы троекратно расцеловались, словно родственники.

— Это… вот… хочу представить тебе моего брата, — пробормотал я.

— Ты работаешь здесь? — спросил Шива. С женщинами он всегда общался без всякого смущения.

— Больше нет, — ответила она. — Я теперь хозяйка. Рада пригласить вас к себе.

— Но… нет, спасибо, — вспыхнул я. — Нас мама ждет.

— Не ждет, — возразил Шива.

— Не против, если я зайду в другой раз? — промямлил я.

— Когда только захочешь, всегда рада. Приходи вместе с братом.

Повисло неловкое молчание. Она не выпускала мою руку.

— Слушай. Дело давнее, но ведь я тебя так и не отблагодарила. Как увижу тебя, дай, думаю, поговорю, но делается как-то неловко, что тебя зря смущать… А сегодня мы прямо столкнулись, и я решила: пора.

— Да нет, — сказал я, — это мне казалось, что ты на меня — на нас — сердишься, винишь Миссию за…

— Нет, нет, нет… мне некого винить кроме самой себя. — Глаза у нее потускнели. — Вот что бывает, когда слушаешься этих старых дур. «Подай ему это. Сделай то». В то утро я посмотрела на бедного малыша и осознала, что от всех этих снадобий ему только хуже. Когда твой отец осматривал Тефери, я поняла, что опоздала на несколько дней. Чего я ждала?..

Я молчал, вспоминая, как она рыдала у меня на плече.

— Только бы Бог простил меня и не оставил своей милостью. — Она говорила искренне, ничего не скрывая. — Я тебе вот что хочу сказать. Да хранит тебя Господь и все святые его. Отец у тебя такой хороший доктор. Вы тоже собираетесь стать докторами?

— Да, — ответили мы с Шивой хором.

Это было то немногое, о чем я мог говорить в те дни с уверенностью и в чем мы с Шивой были согласны друг другом.

Лицо у нее просветлело.

По дороге к бунгало Шива спросил:

— Почему ты отказался? Она, наверное, живет здесь же. Мы бы с ней переспали.

— С чего ты взял, что стоит нам встретить женщину, как меня тянет с ней переспать? — возмутился я. Яду в моих словах было более чем достаточно. — Я не желаю с ней спать. К тому же она не из таких.

— Сейчас, может, и нет. Но она знает, как надо.

— Мне уже выпадал случай. Я сделал свой выбор. — И я, как бы желая подтвердить свою точку зрения, рассказал ему про стажерку.

Шива ничего не сказал в ответ. Мы шагали в молчании. Шива меня бесил. Мне претило думать о Циге в этом ключе, было неприятно сопоставлять это милое лицо с тем, как она зарабатывает себе на жизнь. Я гнал от себя эти мысли. А у Шивы таких предрассудков не имелось.

— В один прекрасный день у нас будет секс с женщинами, — наконец заговорил Шива. — Почему бы этому прекрасному дню не наступить сегодня? — Он посмотрел на небо, словно стараясь убедиться, что расположение звезд благоприятствует.

Я порылся в голове в поисках возражений. Ничего путного на ум не пришло.

— А про Хему и Гхоша ты не забыл? Думаешь, они обрадуются? Люди их уважают. А мы заставим их краснеть.

— Но от этого никуда не денешься, — нашелся Шива. — А сами-то они что? Тоже этим занимаются…

— Прекрати! — крикнул я. Какая гадкая мысль!

Но только не для Шивы.

В тот самый месяц, когда мне исполнилось шестнадцать, у меня сломался голос. На теле высыпали угри, будто я проглотил мешок горчичных семян. За три-четыре месяца новая одежда становилась мала. В необычных местах стали расти волосы. Мысли о противоположном поле, главным образом о Генет, не давали сосредоточиться. Я несколько приободрился, заметив, что с Шивой происходят в точности те же самые физические перемены, но после встречи с Циге разговор о страстях и о необходимости их сдерживать не клеился. Да Шива и не желал сдерживаться.

— Тюрьма, — со смехом говорил Гхош, — очень укрепляет супружеский союз. Если не получается посадить свою половину, садись сам. Эффект замечательный.

Теперь, понимая, о чем он, я сгорал со стыда.

Несмотря на свое знание человеческого тела в том, что касалось различных болезней, Шива и я долгое время оставались полными дурачками в вопросах секса. А может, я один был такой наивный. Я ведать не ведал о том, что наши сверстники-эфиопы — и у нас в школе, и в школах государственных — уже давным-давно перешли черту с какой-нибудь девчонкой из бара или горничной и не изнуряли себя, годами пытаясь представить себе невообразимое.

Помню историю, которую мне рассказал мой одноклассник Габи, когда мне было лет тринадцать, и в которую мы все долго верили. Его двоюродный брат эмигрировал в Америку.

— В аэропорту в Нью-Йорке, — якобы рассказывал двоюродный брат, — с тобой заговаривает красавица-блондинка. Ее духи сводят тебя с ума. Большие груди, мини-юбка. Она представляет тебя своему брату. Они предлагают подбросить тебя до города в своем кабриолете, и ты, как вежливый человек, соглашаешься. По пути на Манхэттен вы останавливаетесь у дома брата в Малибу выпить мартини. Таких чертогов ты никогда не видел. Как только вы входите, брат достает пистолет и говорит: «Натяни мою сестру, не то убью».