Джанет Фитч - Белый олеандр

Если бы можно было исполнить одно мое желание, Иисус, я бы попросила, чтобы меня забрала мама. Я устала собирать воду в паруса, ходить, есть и думать сама, устала от одиночества. Видимо, я все-таки не справлюсь.

Сквозь ставни Оливии пробивались узкие полоски света. Сегодня без посетителей. Все мужчины дома, с женами или приличными подругами. Кому на Рождество нужна шлюха?

О господи, сказывается общение с Марвел… Еще немного, и я начну отпускать расистские шуточки. Оливия — это Оливия. У нее красивая мебель, часы, ковер и чучело попугая Чарли. У меня — несколько книг, шкатулка, лохмотья кашемирового свитера и плакат с пометом животных. Не такая уж и разница. И у той и у другой — немного.

Подошла к соседской двери, сегодня никто не заметит. Во дворе пахло полевым луком. Постучала. Послышались шаги, Оливия открыла. Выражение ужаса на ее лице напомнило, что мы не виделись с ноября.

Она втянула меня в дом и заперла дверь. На ней была серебристо-серая атласная ночнушка и пеньюар. Играла музыка, которую я слышала в первый вечер, женщина с плачущим голосом. Оливия села на диван и тронула меня за руку. Я не шевелилась. Она не смела на меня взглянуть. «Рожа», называли меня в школе. «Франк Н. Штейн».

— Господи, что случилось?!

Хотелось ответить остроумно, холодно и саркастично, сделать ей больно. Она меня предала, бросила не колеблясь!

— Где вы были? — спросила я.

— В Англии. Что с лицом?

— И как, повеселились?

Я взяла со стола футляр из-под компакт-диска: ярко-освещенное лицо темнокожей женщины с цветком за ухом. Она пела что-то печальное про лунный свет среди сосен. Билли Холидей. Оливия разглядывала мое лицо и шрамы на руках, где не закрывал свитер. Теперь я была сама собой: открытой раной. Она больше не захочет моего общества.

— Посмотри на меня, Астрид!

Я отложила футляр. На столе добавилось темно-синее шероховатое папье-маше с фигурками. Тяжелое и прохладное. Интересно, что она сделает, если уронить его на каменную столешницу? Я была не настолько пьяна — поставила обратно.

— Это собачий мир. Вы знали? Они творят что хотят! Кстати, в мой день рождения. Мне пятнадцать.

— Чего ты хочешь, Астрид? — тихо спросила она, как всегда прекрасная, элегантная, с гладким нетронутым лицом.

Я не знала. Например, чтобы она меня обняла, пожалела… Хотела ее ударить! Хотела, чтобы она поняла, как сильно мне нужна, и пообещала больше никогда не уезжать.

— Прости меня, пожалуйста.

— Не притворяйтесь, вам все равно.

— Астрид, ну что я такого сделала?! Уехала из города?

Розовые ладони обращены вверх. Ждет, что я их наполню? Чем? Водой, кровью?

Разгладила атласный подол.

— Это же не преступление. Мне правда жаль, что меня не было рядом, но я не виновата.

Я села на диван и положила ноги на уставленный редкостями столик. Приятно чувствовать себя в роли капризного ребенка. Она пододвинулась. Я уловила знакомый зеленый запах духов.

— Астрид, взгляни на меня. Ну прости! Почему ты мне не веришь?

— Не выйдет, я не покупаюсь на фокусы. Спиртное есть? Хочу напиться.

— Могу дать немного кофе с коньяком.

Оливия оставила меня с Билли Холидей и пошла звякать посудой на кухне. Я не предложила помощь. Через минуту она вернулась со стаканами, бутылкой бренди и кофе. Само совершенство, даже в том, как поставила поднос на стол, присев с прямой спиной.

— Слушай, — сказала она, устраиваясь рядом, — в следующий раз пошлю тебе открытку, идет? «Жаль, что тебя нет рядом, с любовью…» Бренди? — Налила коньяк в суженные кверху бокалы.

Я выпила залпом, не пытаясь почувствовать вкус. Ему, наверно, лет пятьсот, и его привез в Америку еще Колумб на «Нинье», «Пинте» и «Санта-Марии». Оливия поболтала жидкость в своем бокале, понюхала, пригубила.

— Я не самый чуткий человек в мире, не их тех, кто посылает открытки в день рождения. Но я постараюсь, Астрид. Это максимум, на что я способна!

Протянула руку к моему лицу, однако так и не дотронулась, опустила на плечо.

— О, ради бога, перестань! — Оливия откинулась на подушки. — Дуешься, как мужчина!

Я видела наше отражение в зеркале над камином, красоту комнаты, Оливию в серебристом пеньюаре, который блестел, как ртуть в лунном свете. А рядом лохматая несчастная девочка из совсем другого фильма, с рубцами на лице и в свитере за доллар.

— Кстати, у меня для тебя подарок! Хочешь посмотреть? — Она встала.

Я не повернула головы. Думает, подарками можно все исправить? И все же я невольно любовалась ее ленивой грацией. Серебристый атлас бежал за нею, как собачка. Я налила еще бренди, поболтала, глядя, как жидкость разделяется на струи и сходится в янтарном центре на дне. Он пах огнем и фруктами и обжигал горло. Я чувствовала себя точь-в-точь как Билли Холидей — как будто уже выплакала все слезы и этого мало.