Джанет Фитч: Белый олеандр

Я включила радиостанцию классической музыки. Слушать песни со словами не было сил. Я представляла собственные бледно-голубые глаза, которые смотрят на мужчину и велят ему убираться, потому что я занята. «Ты не в моем вкусе», — холодно произнесла я, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида.

Полчаса спустя мама снова появилась и нетвердыми шагами прошла к машине, споткнувшись о газонный ороситель, точно слепая. Села за руль и принялась раскачиваться, беззвучно раскрыв рот. Мама плакала — совсем уже фантастика!

— У него свидание, — сдавленно прошептала она. — Он переспал со мной, а потом велел уходить, потому что у него свидание.

Я знала, что мы приехали зря, жалела, что мама нарушила собственные правила, и понимала, почему она раньше так ревностно их придерживалась: стоит пренебречь одним, как рушатся все, одно за другим, взрываются у тебя перед носом, словно петарды на парковке в День независимости.

Я со страхом думала, как она — с безумными невидящими глазами — поведет машину. Мы разобьемся, не проехав и трех кварталов. Но она не завела мотор. Обхватила себя руками и раскачивалась, глядя в лобовое стекло.

Через несколько минут у дома остановилось спортивное авто последней модели с опущенным верхом. Молодая блондинка в мини-юбке достала сумочку с заднего сиденья.

— Ты красивее, — сказала я.

— А она проще, — горько прошептала мама.

Кит оперлась о стол. Пурпурные губы скривились, обнажая окровавленный волчий оскал.

— Угадай, кого я видела вчера в «Верджинс», Ингрид! — Тихий высокий голос сочился ядом, ноздри подергивались. — Нашего старого приятеля Барри Колкера! — Она театрально вздохнула, подавляя усмешку. — С белобрысой дешевкой вдвое его младше. Какая у мужчин короткая память, а?

В обеденный перерыв мама велела взять все, что хочу, из рисовальных принадлежностей. Мы уходим и не вернемся.

— Вот возьму и побреюсь наголо, — произнесла она. — И вымажу лицо сажей.

Ее глаза были обведены странными кругами, будто подбиты, волосы висели сальными прядями. Она либо лежала на кровати, либо смотрелась в зеркало.

— Как можно лить слезы по мужчине, который недостоин меня коснуться?

Она не вернулась на работу. Из квартиры выходила разве что в бассейн, где часами смотрела на отражения в мерцающей голубизне или бесшумно плавала под водой, точно рыба в аквариуме. Начался учебный год, но я не могла бросить ее одну в таком состоянии. Вдруг приду из школы — а она исчезла… Так что мы сидели в квартире и питались консервами, а когда те закончились, перешли на рис и овсянку.

— Что мне делать? — спросила я Майкла, который угощал меня за обшарпанным столиком сыром с сардинами.

В новостях показывали пожары на Анджелес-Крест.

Майкл перевел взгляд с меня на пожарных, шагавших по дымным склонам.

— Когда влюбляешься, детка, такое случается. Это как стихийное бедствие.

Я поклялась никогда не влюбляться и надеялась, что Барри за зло, причиненное маме, умрет долгой и мучительной смертью.

Над городом взошла луна, кровавая от пожаров на севере и в Малибу. Как обычно в это время года, мы оказались в огненном кольце. В бассейн летел пепел. Мы сидели на крыше, вдыхая ветер с запахом гари.

— Истерзанное сердце, — промолвила мама, потянув кимоно. — Надо вырвать его и бросить в компост.

Хотелось ее коснуться, но она словно сидела в звуконепроницаемой кабине, как на конкурсе красоты. Ей не было слышно меня сквозь стекло.

Она согнулась, прижав руки к груди и выдавливая из себя воздух.

— Я сжимаю сердце внутри, — пояснила мама, — как земля в горячей глубине сдавливает своим весом кусок доисторического помета. Ненавижу его! Ненавижу! Я его ненавижу. — И добавила свирепым шепотом: — В моем теле рождается алмаз. Уже не сердце, а твердый, холодный и прозрачный камень. Я защищаю его своим телом, лелею в груди.

На следующее утро она встала, приняла душ и сходила на рынок. Я понадеялась, что теперь дела пойдут лучше. Она позвонила Марлин и спросила, можно ли вернуться. Номер как раз сдавали в печать, и в ней нуждались позарез. Как ни в чем не бывало мама отвезла меня в школу, где в моем восьмом классе уже начались занятия. И я подумала, что все позади.

А зря… Она преследовала Барри, как раньше он — ее. Ходила всюду, где был шанс его встретить, выслеживала, чтобы, глядя на него, оттачивать свою ярость.

— Ненависть дает мне силы.

Повела Марлин на обед в его любимый ресторан, застала его там в баре и улыбнулась. Он сделал вид, что не заметил, но все время потирал подбородок.