Владимир Матлин - Куклу зовут Рейзл

— Спасибо, спасибо вам, — говорили они наперебой, и мне показалось, что главное для них — чтобы я поскорее ушёл.

Позже, раздумывая об этой истории (а она имела продолжение), я задавал себе вопрос: ну а если бы они были из какой-то другой страны? Если бы мы с ними не говорили на одном языке? Если бы я не представлял себе так отчётливо их прошлое, семьи, их родителей, с которыми, возможно, я как-то даже пересекался — ходил в одну школу, жил в одном доме? Втянулся бы я так активно в эту историю, тронула бы меня их участь? Не знаю. Ведь как бы то ни было я врач, я давал клятву Гиппократа, это мой профессиональный долг, помимо всего. И ещё — память о жене. Представляю, как близко к сердцу она приняла бы судьбу этих девочек!

В общем, примерно на третий день после описанного события меня разбудил стук в дверь. Это был хозяин дома, он жил на первом этаже.

— Вас там спрашивает молодая женщина. По-итальянски не понимает. «Dottore, dottore» — и наверх показывает. Я думаю, это к вам.

Я натянул штаны и свитер и сбежал вниз. Так и есть: та девчушка, подруга больной, вся в слезах.

— Гале опять плохо. Хотела по лестнице сойти и упала. Я её обратно в комнату втащила. Лежит на полу. Ой, как страшно…

Она заревела в голос.

Я сбегал наверх, надел плащ, захватил сумку с медикаментами, она у меня всегда с собой.

Жили они на третьем этаже в такой же комнате, как моя. Галя неподвижно лежала на полу. Мы перенесли её на кровать, я дал ей нашатырного спирта и сделал укол. Через некоторое время она открыла глаза. Я убедился, что сознание к ней вернулось, и сказал:

— Вот что, дорогие мои, хватит в игры играть. Речь идёт о жизни и смерти, понимаете? Немедленно, сегодня же домой! Может, уже поздно, понимаете?

Наступила долгая пауза. Девушки молча смотрели друг на друга, потом Галя сказала с удивительной для её состояния твёрдостью:

— Это невозможно. Мы не можем вернуться нормально, у нас нет документов. Нам даже билет никто не продаст.

— Но ведь сюда вы как-то въехали. Так же езжайте обратно.

Они снова переглянулись.

— Нас сюда привезли нелегально. Вы понимаете, что это тайна и если вы кому-нибудь скажете… полиции или даже больнице… вам будет плохо? Понимаете?

Я всегда знал, что добрые дела не остаются без наказания. Им я этого, разумеется, не сказал, а только заметил:

— Вот эти самые люди, которые привезли вас, пусть и увезут тем же путём.

Она усмехнулась — видимо, моей наивности:

— Они меня живой не отпустят: я деньги им должна, они потратили много денег, чтобы привезти нас сюда.

— Но вы тяжело больны, вы всё равно не можете… не можете… работать. — Я почувствовал, что краснею.

— Они её не отпустят, пока не отработает всё до копейки, — сказала вторая, которую Галя называла Леной. — Умрёт так умрёт, они тело в канал выбросят. Так уже случалось…

Она опять заплакала. Она плакала всё время, веки её, чуть прикрытые белесыми ресницами, набухли и покраснели.

— Я попробую сказать им, что больна, — проговорила Галя неуверенно. — У них есть врачи — свои, конечно, которые в курсе…

— Если это действительно врачи, они должны понять, что дело серьёзное.

Я ушёл и весь день опять бродил по городу, прячась от дождя в церквях. Часа два просидел перед алтарём удивительной красоты в церкви Св. Захарии. Сидел и думал о том, что вот я, гражданин свободной Америки, в демократической Италии ничего не могу поделать с обыкновенными уголовниками, которые, по сути дела, торгуют рабами. И об этих двух девчонках… Какая сила заставила их отважиться на такое предприятие? С голоду там вроде никто не умирает, а просто чтобы жить лучше, больше иметь… Проходить ради этого через такие унижения, рисковать жизнью… Не могу себе представить. Эта худенькая блондинка Лена разговаривает как культурный человек, у неё правильное произношение. А Галя явно откуда-то с юга, может, с Украины. Выглядит она крепче, но ведь именно она больна. Страшно сказать, но больше всего это похоже на опухоль в мозгу. Если так, то операция нужна немедленно, болезнь развивается быстро. Что делать? Я перебирал в уме самые невероятные ответы, и в частности мне пришло в голову: что если они, или хотя бы одна Галя, зайдут в российское консульство и во всём признаются? Не выгонят же их вон, на улицу, на верную смерть?!

С этой идеей я тут же побежал к несчастным девчонкам, я боялся позже не застать их: уйдут «на работу» и пиши пропало. Дома была одна Галя, она лежала на кровати в джинсах и тёплом свитере. В комнате было холодно, не прибрано, на окне развешана мокрая одежда.