Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

– Сорок восемь сотен. Мим, моя знакомая, говорит, что этого хватит на первый взнос за небольшой дом.

– А при чем тут мим?

– Ее зовут Мим Фиск, она риелтор. Ходит к нам в магазин.

Признаться, я никогда не видела Мим Фиск в «Гранд Юнион» – обычно она заезжала на парковку и возила меня в обеденный перерыв посмотреть возможные варианты в моей ценовой нише – дома, у которых есть «характер», но требуется новая крыша или замена труб.

– Мим говорит, что взносы по закладной ненамного больше аренды, которую мы сейчас платим. Плюс мы сохраним сумму залога. Любимый, ты только подумай, у нас будет большой двор, сможешь разводить там сад. И комната, где будешь писать стихи, твой личный кабинет, чтоб не приходилось всякий раз тащить пишущую машинку на кухонный стол.

О детской я пока решила не заговаривать.

– Сумму залога?

– Да, и в случае чего на нее можно будет рассчитывать. Мим объяснила, что мы как бы будем платить ренту сами себе, а не миссис Уинг.

Данте покачал головой:

– Я уже некоторое время подумываю взять длительный отпуск и посвятить себя писательству. В этом случае покупка дома исключается.

– Данте, но будь же реалистом! На мою зарплату мы не проживем, даже если не станем покупать дом.

– Ну, раз ты у нас теперь попала в лидеры и воротилы в своем супермаркете, уже недолго ждать, когда тебе положат зарплату корпоративного вице-президента, – Данте задрал руки вверх и потянулся – долго и раздраженно от бессонницы. При этом он сшиб со стены свадебную фотографию, упавшую на кровать между нами. Он взял ее и улыбнулся: – Вот мы и приклеены к доске. Пожизненно замурованы под слоем лака.

Я встала, рывком натянула халат и вышла. Я ходила вокруг дома, слушая цикад и думая обо всем, что должна сказать Данте. Затем вернулась в квартиру и все ему выложила.

– Слушай, мне начинает надоедать твой постоянный сарказм.

– Сарказм? – саркастически повторил он.

– Твои разговоры про приклеенность и замурованность. Может, моя работа и не такая важная, как у тебя, но все говорят, что я хорошо справляюсь! Вчера Ширли принесла на работу тарелку брауни с белым шоколадом и сказала, что благодаря мне ей впервые за двенадцать лет стало приятно приходить на работу.

– Ой, чуть не забыл, – съязвил Данте, – тебе сегодня Нобелевская премия по почте пришла!

– На прошлой неделе, когда я спросила, не хочешь ли ты пойти на шашлыки к Тэнди и Расти, ты мог просто ответить «нет». Необязательно было говорить то, что ты сказал, так унижать людей!

Он вздохнул:

– Что я там еще сказал? Это так важно, что я уже забыл.

– Сказал, скорее согласишься целый день кровью кашлять. Каково, по-твоему, мне было приготовить салат «три фасоли», завезти его Тэнди и врать всем моим друзьям?

– Твоим друзьям?! – Данте сделал вид, будто ищет что-то под кроватью.

Но на следующее утро он разбудил меня, ласково поглаживая и попросив терпения.

– У меня сейчас трудный период на работе, – прошептал он.

«У тебя же каникулы», – чуть не заорала я, вместо этого сказала, чтобы он забыл и не думал об этом. Его извинения перешли в секс, и я цепко держалась за него, не сводя глаз с подсвечников, стоявших на другом конце комнаты. Когда Данте кончил, я разрыдалась.

– Эй, – удивился он, – о чем эти слезы?

– Ни о чем, – ответила я. Я оплакивала мою мать и ее разбитое лицо, когда она назвала моего отца шлюхой, а он избил ее, и она ходила с багровой распухшей верхней губой и заплывшим глазом. Я вновь переживала тот вечер, лежа сейчас под сопящим Данте.

– Эй, детка, – прошептал он, – есть только ты и я.

«Он не похож на моего отца, – сказала я себе. – А что до размолвок, так в какой семье обходятся без них? Данте вообще на него не похож».

Всю неделю Данте подвозил меня на работу, чтобы потом «жучок» был в его распоряжении. В выходные я поднималась на наш холм в счастливом неведении. Сначала заметила толстый оранжевый провод удлинителя и только потом обратила внимание на звук дрели, которой кто-то что-то сверлил на заднем дворе. Я пошла за проводом, тянувшимся из окна нашей кухни, туда, где звук был болезненно громким. Зрелище тоже было болезненным. Шнур заканчивался на Данте, стоящем в пластмассовых очках на нашей табуретке, вооружившись дрелью, и сверлил дыру в боку блестящего зеленого фургона, у которого с лобового стекла еще не был снят ярлык с ценой.

– Ну, – поинтересовался он, – что скажешь?

Я ответила – надеюсь, что он спросил разрешения вламываться в чужой фургон.