Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

В «Наших телах и нас самих» говорилось, что на моем сроке предпочтительный метод аборта – вакуум-аспирация. Зародыш будто пылесосом уберут со стенки моей матки. Будто пылесосом. Снова приходится пылесосить за Данте…

Когда зазвонил телефон, я стояла перед зеркалом, удивляясь, какими грязными становятся волосы, если их не мыть пять дней. И все вот так, думала я. Все разваливается на части, стоит не последить пару минут.

– Это я, – сказал Данте. – Можно, я зайду? У меня для тебя кое-что есть.

Я побежала по квартире, собирая банановую кожуру с подлокотников кресла и смахивая крошки соленых крекеров на пол. Я размазала немного румян по своим зеленоватым щекам. С волосами я ничего не могла поделать.

Он выглядел красивым и отдохнувшим.

– Не смотри на меня, – попросила я.

Он подал мне лист бумаги.

– Вот, – сказал он, – для тебя.

Я видела, что это его почерк, но не могла разобрать слов.

– Это стихи, – объяснил он. – Что скажешь?

– Не знала, что ты пишешь стихи.

– Я и не писал – до прошлой ночи. У меня была весьма нелегкая эпифания в отношении того, как сильно ты во мне нуждалась, и поэтому так вышло. Это любовная поэзия.

Творение Данте называлось «Любовь и мы», как на карточке с розами. Я не увидела в стихах никакого смысла. В них было мое имя, но отсутствовал ребенок. Я заплакала.

– Тебя тронули стихи, – улыбнулся он. – Я тоже считаю, что удачно получилось. По-моему, это можно опубликовать.

– Данте, – сказала я. – Нам надо поговорить о будущем.

Но он говорил только о своем будущем как поэта.

– А как же ребенок? – спросила я.

Он обнял меня за спину и притянул к себе. И отрицательно покачал головой.

«Прерывание беременности» – так назвала это леди из клиники. За десять минут она рассказала мне все подробности: четыре часа от начала до конца, стоимость 175 долларов, на время процедуры ко мне прикрепляется специально выделенный консультант. Отвечая на ее вопросы, я слышала, как мой голос становится выше и тоньше, пока не начал напоминать нытье москита. Женщина, казалось, ничего не заметила.

– Ну, значит, ждем вас к часу в субботу, – сказала она.

Уверенная, что ребенок – девочка, я не могла ее не назвать, а имя сделало ее реальной. Альтернативным планом у меня было наврать Данте, что произошел выкидыш, уехать, родить Виту Мэри и отдать на удочерение. Я могла сплести отличную историю с защитой от дурака: что-что, а лгать Данте у меня отлично получалось.

Но ведь мир полон плохих родителей. Я постоянно видела в «Гранд Юнион», как папаши и мамаши бьют своих детей по голове и называют идиотами, а ты стоишь и молча пробиваешь им вредные продукты. К тому же я боялась рисковать девяти-десятимесячным отсутствием: в открывшуюся брешь может пролезть Рафаэла или любая другая.

Вдруг Данте полюбит Виту Мэри, как только увидит ее, думала я. Может, он только теоретически против детей, а подсознательно хочет быть отцом. Возможно, мир все-таки не взорвут через десять лет.

А что, если он ее не полюбит? Что, если ее рождение приведет к тому, что я его потеряю? «Свободные от детей» – так он называл бездетные семьи.

– К субботе у вас пойдет девятая неделя, – предупредила врач. – После десяти недель мы не применяем вакуум-аспирацию – слишком много осложнений. Сейчас процедура будет заключаться в отделении тканей плода от стенки матки с помощью вакуумного отсоса. Зародыш выйдет из вашего тела по гибкой трубке.

– Ты негибко мыслишь, – упрекал меня Данте, когда я сказала, что не в состоянии решиться на аборт. – Сейчас семидесятые годы двадцатого века, а не мрачное Средневековье. Женщины долго и упорно боролись за право на такой выбор – сходи почитай свою драгоценную книгу.

Я так и сделала, пропустив главу об абортах и сосредоточившись на тех, где говорилось о вынашивании ребенка и родительских обязанностях. Я смотрела и другие книги по беременности, но прятала их от Данте в корзине для белья вместе с неоткрытой бутылкой игристого вина. Если бы я не затягивала со звонком в клинику, если бы я действовала немедленно, она была бы безымянным маленьким комком плоти «не больше жемчужины». Она была размером с жемчужину в тот день, когда я купила свое синее с серебром платье и кружилась для двух сестер-продавщиц. Если поехать в Бёрлингтон и спросить у них, как мне поступить, они скажут – оставлять. Вите Мэри уже девять недель, она уже младенец ростом в один дюйм, плавающий в жидкости, с пальчиками и зачатками глаз – правда, сердцебиение еще не прослушивается.