Майкл Фрейн - Шпионы

Выпрямившись, Кит молча подает мне лупу. Я склоняюсь к пресс-папье и, подражая другу, медленно и методично исследую промокашку. На ней все-таки есть следы чернил, но очень бледные и запутанные – вероятно, отпечатки наложились друг на друга. Кажется, я могу разобрать некоторые буквы и пару слогов: вроде бы «четв» и «ли ты».

– Видишь? – шепчет мне в ухо Кит и тычет пальцем.

Я вглядываюсь в промокашку вокруг его гигантского ногтя. Пожалуй, можно различить восьмерку и двойку. Или же это тройка и вопросительный знак.

– Код, – шепотом объясняет Кит.

Он заносит обнаруженные буквы и цифры в журнал наблюдений, затем закрывает створки пресспапье. Я испытываю одно лишь облегчение: ура, операция завершена, и мы успеем убраться из комнаты, прежде чем проснется его мать или в дом вернется отец. Но Кит жестом останавливает меня; дознание еще не закончено. Он неслышно выдвигает из-под столешницы длинный ящик. Из серебряной рамки за нами внимательно наблюдает мать Кита, а мы склоняемся к ящику, чтобы исследовать его содержимое.

Фирменная красивая почтовая бумага… Конверты… Книжечки марок по два с половиной пенса… Все аккуратно сложено, вокруг много свободного места… Алфавитная записная книжка…

Кит вытаскивает ее и начинает листать. Записи сделаны четким каллиграфическим почерком. Аштоны (уборщики)… М-р и м-с Джеймс Баттеруорт, Марджори Бир, Бишоп (мойщик окон)… Кто такие м-р и м-с Джеймс Баттеруорт и Марджори Бир? Наверно, конспиративные имена… Доктор, дантист… Канцелярский магазин… На каждую букву алфавита в книжке всего по нескольку фамилий, в большинстве, видимо, местных лавочников. Есть тут и Хакналл (мясник), замечаю я… Но из соседей по Тупику не вижу никого, кроме м-ра и м-с Трейси… Кит рассматривает в лупу каждую запись и некоторые заносит в наш журнал.

А я тем временем опять смотрю на фотографии. Вот весело хохочут трое молодых людей в белых теннисных костюмах: это мать Кита и тетя Ди, а между ними по-мальчишески развязный дядя Питер. Поодаль виднеется четвертая фигура; знакомые стриженые, безжизненные на вид седые волосы и не сулящая ничего хорошего ироническая ухмылка – уже в точности те самые, что неизменно пугают меня. Та же четверка, но на пляже; дядя Питер стоит на голове, мать Кита и тетя Ди держат его за ноги. А вот строгая юная невеста, смущенно откинув с лица фату, стоит у церковной двери; длинный белый шлейф подвенечного платья аккуратно разложен перед ней на ступенях. Это мать Кита, она опирается на руку какого-то типа в сером фраке, над фраком змеится ироническая ухмылка.

Рядом с этой фотографией, явно в пару к ней, – снимок еще одной невесты, почти неотличимой от первой; она стоит вроде бы у той же самой церковной двери, и такой же шлейф точно так же разложен на ступенях. Впрочем, эта невеста чуточку пониже ростом, держится она чуточку смелее и выглядит почему-то более современно. Она опирается на руку, которую облегает серый рукав особого оттенка: на самом деле рукав вовсе не серый, а синий, я точно знаю – ведь это цвет формы военных летчиков. Рука принадлежит жениху с неизменно мальчишескими прической и улыбкой.

Мать и отец, тетя и дядя; вчетвером они наблюдают за нами из прошлого, пока мы пытаемся проникнуть в тайны настоящего и разрушить их последствия в будущем.

У задней стенки ящика Кит обнаруживает миниатюрный дневник. Меня вновь охватывает тревога. Надеюсь, мы не станем открывать дневник его матери? Чужие дневники читать нельзя… Но Кит его уже раскрыл и листает странички, а я заглядываю ему через плечо.

Здесь записей тоже мало: «Доктор… Д. рождения Милли… Занавески из чистки… Годовщ. свадьбы…» Несколько записей явно светского характера: «Бриджу Кервенсов… Родители Теда… Тед уехал на званый обед в О. X….» Очень много про К.: «У К. начинаются занятия (взять из чистки спортивную куртку, рубашки для крикета)… У К. день спортивных состязаний… К. к зубному…»

Не знаю, каким образом Кит замечает первый шифрованный знак, только вдруг он перестает листать страницы и, забыв про лупу, подносит дневник к самым глазам. Потом смотрит на меня с тем особым выражением, которое появляется у него на лице, когда случается что-то действительно важное. Именно так он смотрел на меня, когда на пустыре за садом мистера Горта мы откопали первый позвоночник.

– Что? – шепотом спрашиваю я.

Он протягивает мне дневник и указывает на пустую страничку одной из январских пятниц.

Сначала страница кажется совершенно чистой. Но потом я замечаю крошечный знак, мельче всех прочих записей: между датой и фазой луны неприметно примостился малюсенький х.