Наталия Осс - Антиглянец

– Да. Но не очень.

– Наша с вами задача сейчас – установить характер показаний, данных вами здесь, в процессе дознания. Вы мне поможете?

– Да, разумеется.

И я повторила ему слово в слово все, что я сказала полицейским. И как допрашивали, обыскивали, осмотрели телефон..

– Да… Телефон… Нехорошо… Нехорошо, что одежда была в багажнике машины.

– А откуда они узнали?

– Голубушка, в машине был произведен обыск, разумеется. Это может служить косвенным подтверждением вашего намерения скрыть улики… Думаю, Александр Борисович сам не предполагал, что это может быть истолковано подобным образом.

О боже!

– Но не все так страшно, милейшая Алена Валерьевна.

– А как он, как у него… Где он?

– В такой же камере, как и вы. И очень беспокоится о вашем самочувствии. У вас жалобы есть? Доктор может быть вызван к вам по вашему требованию.

– Доктора не надо. Я не болею пока…

Вдруг я вспомнила. Мама! Родители уже ищут меня.

– Вы знаете, я домой не позвонила. Хотела по мобильному, но они не дали. А офицера просить – ну, что он будет говорить? Вы могли бы позвонить моим родителям, сообщить, что я… Где я…

Что говорить маме, что я арестована?

– Только вы не говорите, где я. Скажите, что самолет задерживается, что у меня телефон сел и вы мой знакомый. Или что другим рейсом полечу, что места не было.

– Голубушка, вы уверены? Может, лучше правду?

– Какую правду, что я сижу в тюрьме?!

– Алена Валерьевна, мы предпринимаем все усилия, чтобы вопрос был решен в кратчайшие сроки, у господина Канторовича серьезная международная репутация, Консульство российское работает… Но сейчас очень неудачный момент, учитывая известный инцидент в Куршевеле. МВД Франции очень ожесточено против русских. Я говорил Александру Борисовичу, что момент очень неудачный. Поэтому я бы рекомендовал проинформировать ваших родственников о реальном положении дел…

– Нет. Давайте активизируем версию с билетами, – буду врать до победного.

– Ваше решение. У вас еще есть ко мне вопросы?

– Так меня… осудят или?.. Или что?

– Я юрист и не люблю предположений. До ознакомления с делом не хочу давать прогнозы. А вы сейчас спите и не думайте ни о чем. Да, и еще – Александр Борисович просил вам передать, что он очень сожалеет о том, что испортил вам поездку. И благодарит вас за помощь. Он сказал, что единственный плюс, что это потом пригодится лучшей журналистке Москвы для книги… Вы книгу пишете?

– Пока нет.

– Он сказал – записывайте или запоминайте…

Толстой, наследник великой русской лит-ры, откланялся, унося с собой номер телефона моих родителей.

Я прокручивала в голове полученные сведения. Мысли гуляли по траектории маятника – от сцены с судом до счастливого избавления. Еще я думала о том, что сказал граф Толстой напоследок. Привет от подельника – так это называется? Мне стало теплее от этих слов, которые донеслись до меня через стены и железные решетки, я представляла, как он сидит там на такой же точно койке, смотрит в окно и думает… А вот не надо было отмечать сорок лет, говорят же – плохая примета!

Двери темницы отворились через пять часов. Сначала принесли туфли и телефон. Потом меня вывели в коридор, и я увидела его.

– Алена… Ты жива?

– А ты?

Всклокоченная голова, помятые рэпперские штаны. Если бы я не знала, кто он, приняла бы его за арабского нелегала. И глаза немного другие – исчезла жесткость, уступив место… даже не знаю… какой-то робости, что ли?

Он сидел на лавочке. В наручниках. Рядом с ним – здоровенный детина восточноевропейского пролетарского вида. Лавка напротив была занята несколькими арестантами. Да тут у них конвейер!

Меня посадили на свободное место рядом с Сашей. Полицейский открыл ключом замок наручников и пристегнул меня к нему. Странная смесь чувств – ужас от несвободы и унижения и ощущение привязанности, соединения, железного союза. Мне, пожалуй, нравилось, что меня пристегнули к нему. Наручники были холодными… Мы так и сидели, скованные одной цепью.

– Ну что, понимаешь теперь, что значит связаться с олигархом? – сказал он, поднимая руку вверх и потянув за собой мою.

– Вижу.

– Союз меча и орала. Это же вериги, кандалы. Вот так, да? Приковала меня к себе?

– Кто кого еще! Слушай, а что теперь будет – суд, тюрьма, Сибирь?

Надо было сказать что-то проникновенное. Но в голову ничего не лезло. Было уже весело, на проникновенное не тянуло.

– Ага, суд, тюрьма, Антиб.

– Я серьезно. Зачем нас вызвали? Опять допрос? – Я была рада, сама не зная чему. Да вот ему, например. Как мало мне теперь надо.