Антон Уткин - Тридевять земель

Ненастною ночью лейтенант Сытин с пятью гребными судами взял французскую шебеку абордажем, да так нечаянно, что французы, коих было шестьдесят человек, не успели сделать даже хотя и единого выстрела ни из одной из шестнадцати своих пушек. В Кастель-Нуово и Эспаньоле подняли российское знамя. Не только купеческие суда, но и шлюпки украсились белыми с голубым Андреевским крестом флагами. Все восемь крепостей без пролития крови были оставлены цесарскими гарнизонами, у монастыря Савино Митрополит благословил знамена, предназначенныя для крепостей и вручил их капитанам коммунитатов под восклицания десяти тысяч собравшегося народа: да здравствует царь наш белый Александр! Да веки поживет наш Александр!

Шагом этим Сенявин переносил театр войны с Корфу в самое сердце Далмации, приобретя область, которая представляла для войск наших превосходную военную позицию и заручившись помощью двенадцати тысяч храбрых приморских и черногорских оруженосцев. Вот что может сделать умный патриот-начальник, каков был наш Дмитрий Николаевич.

Вице-адмирал 15 марта прибыл лично в Катарро и удостоверился в преданности жителей и в готовности их с оружием в руках защищать свои вольности. Как утверждали лица, бывшие при сем, в трое суток Дмитрий Николаевич, можно сказать, очаровал народ. Доступность и ласковость его сделались притчей, и черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы своими глазами увидать своего освободителя; прихожая его дома всегда была полна ими. За неимением патентов адмирал выдавал шхиперам за подписью своею и печатью виды, кои были бы достаточны для беспрепятственного плавания при встрече с нашими или английскими вооруженными судами. Немедленно по получении их тридцать бокезских судов, вооруженных от восьми до двадцати пушек, под российским военным флагом вышли из залива в Адриатическое море для блокады неприятельских портов, что по недостатку при флоте малых судов служило нам большим подспорьем.

Как уже имел я случай предуведомить читателя, во время всех этих событий я находился на Черном море, которое еще только предстояло сделаться Русским озером, а до той поры у нас, моряков, попросту именовалось "морской Сибирью". Служить здесь за честь принимали весьма немногие, большинство же службой если и не тяготилось, то во всяком случае не оставляло мыслей о Балтике, как о колыбели нашего флота, ставшей роскошной его резиденцией.

В мае Наполеон, дабы вознаградить себя за потерю Катарро и удержав Браунау, принудил австрийцев закрыть порты Триест и Фиуме для российских и английских кораблей. Узнав об этом, адмирал с кораблями "Селафаилом", "Св. Петром", "Москвою" и фрегатом "Венусом" ушел к Триесту выручить купеческие наши суда и провесть их мимо Истрии, где французы, как донесли бокезские корсеры, усилили свою гребную флотилию.

Понеже ранее железо, парусину и такелаж закупали в Триесте, Неаполе и Венеции, то оснащаться флоту нашему оказалось негде. Однако же, предвидя таковую возможность, еще ранее того вызвали из Черного моря фрегат, два брига и десять наемных судов, а в августе – еще одиннадцать. В середине марта прибыл в Николаев фрегат "Кильдюин", отряженный адмиралом для сообщения с Черноморскими нашими портами и маркизом де Траверзе.

Отряд наш составился из нового фрегата "Пегас", бригов "Орфей" и "Орест" и нескольких транспортов, названий которых уже не упомню. Линейные корабли на случай осложнений с турками оставались в местах приписки, но много офицеров с них, перейдя на транспорты, выразили желание принять участие в нашей экспедиции. Эскадра сия должна была доставить в Катарро много разных припасов такелажа, парусины, и людей на место выбылых разных чинов. Помню, как Развозов на походе сделал мне замечание, что моя "десятка" плохо выкрашена.

У Лемноса положили якорь, чтобы свезти на берег коллежскаго асессора Козена. Лемнос известен тем, что во время Пелопонесской войны служил предметом раздора между афинянами и спартиотами. Съехав на берег, принимаемы были и обедали у нашего консула Ласкари. В Архипелаге консулы российские поголовно почти подданныя иностранцы, но жена у него природная русская. Оригинально было видеть в экзотической обстановке типическую журфиксную даму, тип которой являла наша консульша, и слушать от нея жалобы на то, что Солоны, Периклы и Демосфены, изумлявшие свет, перевелись, и нынешние обитатели Греции в уничижении рабства не являют даже тени былого величия. И вправду здешние греки, столь долго жившия с турками, приняли их обыкновения и едва ли не самый образ мыслей.