Антон Уткин - Тридевять земель

Но сквозь это удовлетворение проступило и всё нарастало недоумение: надо было сказать слово, а для этого требовалось открыть рот, но если его открыть, цветок-слово непременно бы выпал, и как тогда удержать его, было опять непонятно… Картина преобразилась, и вот они уже оказались в совсем другом лесу, точнее, в лесозащитной посадке, и сидели у костра, горевшего между двумя рядами стройных берез. Была ночь, и отблески пламени окрашивали нежную белую берёзовую кожу розовым цветом. Вместо Валерия Михайловича, который не был Валерием Михайловичем, сон делил с ним теперь какой-то другой человек, но тоже как будто знакомый, и они что-то говорили друг другу, и Вячеслав рассказывал, как они искали слово и нашли его, и знал это слово, и произносил его, только не мог сообразить, что это за слово. Потом он уже не сидел, а лежал недалеко от костра на подсохшей траве, и свет открытого огня метался вокруг, как слепой, ощупывал стволы деревьев, и проникал под его смеженные веки. Ещё через какое-то время ему показалось, что он лежит слишком близко от костра и захотел отодвинуться, и в этот момент подробности сна вдруг сделались до того осязаемыми, что он открыл глаза и увидел, что комната полна странным светом, и что сквозь окна откуда-то снаружи в дом проникают багряные всполохи и пятнают стены. Первой его мыслью было, что это горит печка, но тут же он сообразил, что сейчас лето и печки он не топил. Мгновенно вынырнув в реальность, он молниеносно, как по тревоге, оделся и поспешно вышел на крыльцо.

Обглоданная ветрами церковная колокольня чёрным остовом надвинулась на Вячеслава. Необычная подсветка преобразила её мрачным торжеством. В ней как будто проявилось прежнее достоинство. Убогая нищенка, она вдруг восстала в грозном величии своей души, которой давно никто не чаял в ней, и явила её, облачённую в траур, и показала, что она страждет. В голых её пролетах стояло оранжевое зарево. Это чуть дальше горел усадебный дом.

15 октября 1911 года в Ягодновском волостном правлении разбирали почту. Внимание волостного старшины обратила на себя бандероль, адресованная крестьянину Троицкого общества Букрееву Демьяну Мироновичу. Волостной старшина через урядника послал за полицейским начальником 1-го участка Сапожковского уезда. Вскрыв бандероль, тот обнаружил там агитационные материалы Московского Центрального комитета «партии крестьян» к предстоящим выборам в IV-ю Государственную думу.

Уездным исправником было назначено следствие. В ходе дознания Букреев показал, что по уговору с поднадзорным Петром Урляповым, из дворян, проживающим в имении своей матери Троицком, должен был по получении бандероли тайно передать её последнему, за что со стороны Урляпова было ему обещано вознаграждение в пять рублей.

Того же числа незадолго до полуночи в комнату Пети Урляпова вбежала испуганная горничная.

– Пётр Николаевич, там пришли какие-то, много, в погонах, с оружьями, вас спрашивают.

Внутренность дома наполнилась громким звуком шагов, издаваемых восемью парами ног. Жандармский ротмистр, два жандармских унтер-офицера, становой пристав, а с ним два стражника и двое понятых заполнили помещение.

– По распоряжению моего начальства я прибыл произвести у вас обыск, – увидев перед собой Урляпова, объявил ротмистр.

– А представитель прокурорского надзора? – напомнил Урляпов.

– Обыск будет происходить без участия прокурорского надзора, – сухо отрезал ротмистр.

Ротмистр, усевшись за стол, просматривал книги, которые доставал и передавал ему унтер-офицер. Становой осматривал конторку. Урляпов стал между ними, внимательно следя за руками обоих. Наконец ротмистр заметил это и обиженно спросил:

– Вы, значит, думаете, что мы можем подбросить вам что-нибудь?

Урляпов промолчал.

– Напрасно, – заметил ротмистр. – То, что нам нужно, мы уже и так имеем. Хм, хм. Качаровский, "Русская община", Новиков, "Кому должна принадлежать власть над народом?" Ты смотри, и Лавров, и Ткачёв тут. Ах, прелестно. Должен заметить, господин Урляпов, у вас прекрасный вкус.

По роду своей деятельности ротмистру отлично была знакома подобная литература.

– Что ж старьё-то одно, – спросил он. – Новенького ничего разве нет?

– Чем богаты, – хмуро ответил Урляпов. – Эти книги изданы легально и куплены мной в Рязани, на Московской улице в магазине Суворина.

– А я, господин Урляпов, не про книги, – сказал ротмистр, – а про агитационные листки, адресованные крестьянину Букрееву, а предназначенные вам.