Мартина Моно: Туча

Все ночи Кэтрин проводила без сна. В ночном молчании она ждала, когда пробьют часы, находящиеся на расстоянии нескольких километров, над крышами Токио. Каким образом оказалась Патриция в этом отчаянном положении? Почему она не могла уберечь ее от горя, ужаса и смерти? Почему материнская любовь оказалась такой беспомощной?

Она всегда делала для Патриции все необходимое. Напрягая свою память, она не могла себя ни в чем упрекнуть. Патриция имела в детстве все, что было лучшего. Лучшие школы, лучшие врачи. Она ее растила, надеясь уберечь, дать ей ключи ко всем дверям, шиты против всякого оружия, но этого она не могла предвидеть.

И по мере того, как монотонно текли минуты ночи, она начинала думать о крушении своей жизни. Была и другая мысль, нехорошая, роковая мечта, лишавшая ее сна. Как она сможет существовать без Венсана Мальверна?

Вот о чем она без конца думала.

С того дня, когда Кэтрин ему отдалась, она его не видела. Когда Венсан по озаренным рассветом улицам медленно вел ее к больнице, она сказала ему о своем решении. Венсан выслушал ее спокойно, подумав, – решила она, – что он ей не поверил. Они пили бесцветный кофе в баре, который открывался для рабочих очень рано. Он положил на ее руку свою – как она накануне. Но в нем было столько страсти, что одно его прикосновение заставило ее задрожать. Кэтрин попросила еще кофе. Ожидая, когда его подадут, она протянула ему свою ладонь. Она думала, что он протянет ей свою руку и их руки соединятся. Но Венсан нагнулся, и она почувствовала его губы в том месте, где линия сердца соединяется с линией ума. Линия счастья пересекает руку, а линия жизни спускается к запястью. Не было ничего, кроме этих всепожирающих уст. Ей казалось, что его волосы пахнут теплым хлебом; свободной рукой она ласкала его склоненную голову.

– Довольно, – сказала она, – пожалуйста, довольно.

– Тебе не нравится?

«Уже утро, я иду к Патриции, – думала Кэтрин. – Я сказала, что эта любовь началась и кончится этой ночью. Я знаю, что, как только он уйдет, я не перестану ждать его. я ничего не буду делать, только ждать…»

Все же Кэтрин держалась стойко.

Днем она послала ему короткое письмо. Оно получилось очень сухим из-за присущей Кэтрин деловитости. Точность фраз казалась безжалостной, и она плакала, когда писала это письмо.

Для Венсана письмо было ударом. Он обожал эту женщину и перечитывал письмо много раз, пытаясь найти что-нибудь между строк. Это было странное любовное послание. От Кэтрин у него ничего не было, ни фотографии, ни платка, ни перчатки. Он приколол письмо на стену, пододвинул кресло и, глядя на письмо, начал мечтать.

Патриция потеряла почти все зубы. Она ела жидкие каши, ей давали мясной бульон и немного вина. Весь ее организм разрушался. Она лишь вязала да слушала радио. Кэтрин и Эванс читали ей вслух. Она благодарила их подобием улыбки. Из того, что ей нравилось прежде, ее ничто не интересовало.

Иногда у нее появлялись странные капризы.

– Мама!

Она говорила очень тихо, но Кэтрин ее всегда слышала, где бы она ни была. Когда Софи и Патриция были маленькими, было точно так же. Кэтрин не проснулась бы, даже если бы рушился дом, но стоило только одной из девочек вздохнуть во сне громче, чем обычно, как она моментально просыпалась, готовая помочь своему ребенку.

– Что ты хочешь, дорогая?

– Я хочу поехать в Хиросиму.

Произнеся это, Патриция начала смеяться. Ее смех был ужасен, он сотрясал ее истощенное тело и искажал лицо, на котором оставались только одни глаза. Она, очевидно, поняла абсурдность своей просьбы и поэтому добавила:

– Хорошо, не буду предаваться иллюзиям, я не могу поехать. Я хочу видеть девушку из Хиросимы.

– Но, дорогая… – начала Кэтрин недовольно.

Патриция заволновалась. Ведь было так легко сделать то, что она просила. Так же просто понять, как и выполнить.

– Я хочу видеть девушку моего возраста, жившую в Хиросиме, когда упала первая атомная бомба. Это же не сложно.

Так как Кэтрин не двигалась, настоящая злоба охватила Патрицию.

– Можешь поверить, нам надо обменяться кое-какими признаниями, – бросила она резко. – В конце концов человек ищет таких друзей, какие могут его понять.

Так спустя три дня появилась Фумико. Это была молодая красивая японка двадцати восьми лет, не понимавшая, чего от нее хотят, и это ее несколько тревожило. Ничего хорошего от американцев она не ожидала. Но она была доброй. Когда она увидела Патрицию, ее сердце смягчилось. Она взяла ее за руку и улыбнулась. Патриция также улыбнулась. Улыбка была такой же ужасной, как и смех.