Кэндзабуро Оэ - Опоздавшая молодежь

Я же, вместо того чтобы выловить из этого молчания смысл слов, которые так и не произнесла дочь политика, с головой ушел в работу, чтобы в наилучшем свете представить себя на телевидении. И это было вполне естественно.

Танакадатэ не был особенно рьяным режиссером. И я мог сколько угодно проявлять свою активность. Я старался избежать его внимательных глаз за толстыми стеклами очков. Временами мне начинало даже казаться, что мне и вправду удастся продемонстрировать на телевизионном экране полное самоосвобождение…

Предполагалось, что наша с Танакадатэ программа будет передаваться с июля, раз в неделю в течение двенадцати недель. Тоёхико Савада говорил, что надеется получить на выборах поддержку с фланга, имея в виду наши передачи, но своей тактики не раскрывал. Мы с Танакадатэ, помня эти слова, естественно, готовили интервью против радикальных партий.

Наша подготовка сводилась к выбору интервьюируемых, к упражнениям в гипотетическом интервью. Например, Танакадатэ играл роль известной певицы (он исполнял эту роль предельно реалистически, воспроизводя даже нюансы ее поведения), а я выступал в качестве интервьюера. «Вы не находите, что интимная связь вне замужества является аморальной?» Танакадатэ комментирует: «Пожалуй, не слишком мажорно, а?» — «Почему же, певичка ответит, что да, это аморально. Так что ничего минорного». — «Да, это ужасно аморально», — жеманно отвечает Танакадатэ и переходит на собственный голос: «Но противоположный ответ мог бы понравиться тем, кто станет смотреть передачу в надежде на скандал. Значит, и в этом случае все прозвучит вполне мажорно. Может быть, так и строить программу в скандальном ключе?»

Я с головой окунулся в подготовку программы и день за днем работал не покладая рук.

В конце концов я переутомился, потерял в себе уверенность, и в моем сердце поселилось чувство, похожее на страх. Тогда я отправился на окраину Токио, чтобы найти человека, торгующего кристалликами, хотя и боялся, что у меня разовьется мышечная слабость, тошнота, головные боли. Снова вернулась моя старая болезнь.

Последние дни, грустные, иногда с проблеском радости, проходили под непрерывный стук молотка за бамбуковым занавесом — сколачивали декорации для большого летнего представления. Мы с Танакадатэ целыми днями вели переговоры с участниками интервью, согласно окончательно выработанному списку. После целого дня утомительного общения с множеством незнакомых людей я чувствовал себя вконец разбитым. К тому времени у меня уже вошло в привычку каждую ночь, положив в карман свой ежедневный побор с Икуко Савада, отправляться на поиски кристалликов. «А-а, теперь это уже навсегда!» — шептал я себе обреченно…

И вот в один из таких дней я почувствовал, что кто-то идет за мной, и стремительно обернулся в непроглядную тьму, еще более густую, чем тогда, у вокзала. Мне почудилось, что меня ударили, и я задрожал, как ребенок в сильном жару. Сначала я не понял, что произошло. Мой чувственный мир утратил устойчивость и рассыпался во тьме на мелкие кусочки. Я снова двинулся вперед, точно сопротивляясь какой-то неведомой силе, как механический человек. Я мгновенно забыл о продавце кристалликов. Я испугался своего одиночества…

Это был он . Я спустился в общественную уборную, снял ремень и повернулся спиной к двери. Он вошел вслед за мной и обнял меня. Я накинул ему на шею ремень и душил его до тех пор, пока он не свалился замертво на цементный пол.

У меня не хватило смелости снять у него с шеи ремень, и я, поддерживая брюки руками, перешагнул через труп и выбежал из уборной. Я бежал по улице и шептал: «Зачем я пошел на это преступление, на это отвратительное преступление. Завтра же меня арестуют, изобличат в этом грязном, унизительном преступлении и с позором казнят…»

Первый понедельник июля. Это был день, когда впервые зазвучал со всей жестокостью голос этого лета и в тот день в семь часов вечера, за два часа до начала интервью, я вошел в комнату на телестудии, где ждали своей очереди выступающие. Икуко Савада вместе с лже-Джери Луисом отправилась на «фольксвагене» в Иокогаму, и мне пришлось ехать на телестудию автобусом и трамваем. Я устал и вспотел. Когда я, проваливаясь в сухом песке, шел мимо строящегося нового здания студии, я подумал, что с тех пор, как поселился над гаражом в доме Тоёхико Савада, мне не приходилось заботиться о том, чтобы продвигаться вперед. Эта мысль меня утомила еще больше. Когда я был репетитором и должен был ездить к своим ученикам за город, мне случалось до изнеможения шагать по песку. А сейчас я, точно шелкопряд, укутан в шелка. И вдруг меня охватила беззаботность.