Ярослав Астахов - Чудовище (сборник)

15

Со времени похорон учитель переменился. Так сильно, что это бросилось в глаза всем. Он стал абсолютно вялым, не обращающим ни на что внимания. Отмщавший ранее за любой косой взгляд вдруг сделался нечувствительным к издевательствам самой изощренной школьной изобретательности. Некоторые ученики перестали вовсе посещать уроки его. Казалось, Альфий не замечает вообще, кто присутствует.

Причина перемены была проста: Альфий спал . Двигался и преподавал в состоянии полудремы (точнее говоря, не очень убедительно делал вид , что ведет занятия). И вообще дремал теперь постоянно, когда оказывался на людях. Подчас отключаясь полностью – застывая с открытыми, но невидящими глазами. А иногда и откровенно уронив голову на плечо и пуская из уголка рта слюну.

Чем объяснялась эта новая его странность?

Ужасом. Тихим и неотступным. Таким, который ни за что не даст уснуть в одиночестве . И особенно – в одиночестве в темноте .

Чего же так опасался столь ко всему и вся скептически настроенный человек?

Приступа лунатизма.

Воображение рисовало Альфию: глубокая ночь; он, спящий, тревожно разметавшийся на кровати со скомканным бельем; и… вот он – продолжая спать! – медленно поднимается со своего ложа. Его глаза как слепые, и тем не менее он хорошо знает расположение всех предметов. Его рука, двигающаяся словно бы сама по себе, безошибочно ложится на пульт. И Альфий набирает на нем свою смерть. Вызывает краба !

Конечно, математик бы мог просто зашвырнуть в море треклятый пульт!

У него и возникало такое намерение. Не однажды.

Да только постоянно обнаруживалось в последний момент, что… не в состоянии он с этим пультом расстаться!

Причина этому была особого свойства. В сырых и мрачных подпольях сознания учителя жила вера, в существовании которой он и самому себе боялся признаться.

Что, будто бы, эта тварь, им созданная, перестала быть просто радиоуправляемой биомеханической конструкцией. Что будто получила она подобие собственного «я», протез самостоятельной воли . С определенного времени.

С того мгновения, когда она попробовала на вкус кровь .

Темное суеверие, невероятное в просвещенный век?

Но именно такой идеей проникнута была книга , которую регулярно раскрывал Альфий.

Он ее получил в наследство. И постепенно он пристрастился ее читать – понемногу, но постоянно. Учитель полагал себя не имеющим склонности относится серьезно «ко всякой мистике». И думал, будто полюбил чтение только ради приятного чувства гордости, что разбирает язык. А также из удовольствия вспоминать, сколь может быть велика стоимость этой вещи, находящейся в его собственности. Старинный экземпляр и, быть может, даже и уникальный список… Но было и еще что-то.

Кровью приносимого в жертву обретают плоть духи смерти . Такую веру держали цепко крючковатыми знаками выцветшие страницы. Они повидали многое. Они случались причиной пролития многой и многой крови. Она была известна в истории, эта книга, повествовавшая о неотвратимой силе и бесконечной мести. Ее страницы могли рассказать и большее. Тому, кто владел гематрией – искусством исчисления слов , обнаруживающим их скрытый смысл. И всматривался учитель в знаки, и вычислял, и они шептали ему о путях чудовищной, мертвой жизни. И о зеркальном отображении ее: живой смерти .

Как правило, перелистывая рассыпающиеся страницы, учитель усмехался скептически. И вроде бы всего только с шутовским уважением согласно покачивал головою. Но… выбросить в море пульт он оказался не в состоянии!

С безмерным изумлением он обнаружил себя не смеющим это сделать .

И более того: каждую свою ночь, проводимую теперь уже в пустом доме, Альфий ни на минуту не расставался с пультом. В его душе существовала до поры запретная зона и вот – она оказалась вывернута вдруг вся наизнанку страхом! Подавленное взяло реванш. И неотступно нашептывало теперь: пульт – единственное твое средство остановить созданное тобой чудовище!

И потная дрожащая ладонь стискивала – как утопающий ту самую соломинку – угловатый пластик. И только тогда палач – терзающий изнутри кошмар – несколько отступал…

Кинестетическая память сильна у таких натур. Как будто сами кончики пальцев Альфия хорошо помнили, насколько беспрекословно повиновался всем их движениям хитиновый механизм, имитирующий живую смерть . Альфий верил, что волю, поселившуюся в голлем в результате вышедшей из-под контроля магии, сумеет переломить электронный импульс. Он в это верил? По крайней мере – надеялся. И эта последняя надежда позволяла ему хоть несколько взнуздать страх.