Гюнтер Грасс - Мое столетие

— И однако же, — промолвил господин Юнгер, — нам всем были присущи и некий элемент, который подчеркивал и наполнял духовным содержанием дикость войны, и осязаемая радость от сознания опасности, и рыцарская готовность принять бой. Да, могу смело сказать: с ходом времени в огне этой непрекращающейся битвы выплавлялся все более чистый, все более отважный воинский дух…

Господин Ремарк рассмеялся своему собеседнику прямо в лицо:

— Да полно вам, Юнгер, вы рассуждаете как гордый всадник. Этот фронтовой сброд в сапогах не по размеру и с присыпанным землей сердцем слишком озверел. В одном вы правы: робости они больше не ведали. Но смертельный страх — он присутствовал всегда. А что они вообще умели? Играть в карты, божиться, представлять себе женщин, которые лежат с раздвинутыми ногами, ну и вести войну, то есть убивать по приказу. Впрочем, они успели приобрести и специальные сведения, к примеру, они могли со знанием дела рассуждать на тему, в чем преимущество саперной лопатки перед штыком. Ведь лопаткой можно не только ткнуть под подбородок, но и ударить со всего размаху, наискось, между шеей и ключицей. Лопатка с легкостью рассекает грудь, тогда как штык может застрять между ребрами и приходится упираться ногой в живот, чтобы его выдернуть…

Поскольку ни один из здешних кельнеров, более чем где-либо еще сдержанных, не осмеливался подойти к нашему чрезмерно шумному столу, Юнгер, избравший для нашего, как он сам это называл, «делового разговора» легкое красное вино, подлил в рюмки и с демонстративной медлительностью отпил.

— Вы совершенно правы, дорогой Ремарк. Но я все-таки остаюсь при своем мнении: когда я видел в окопах своих ребят, застывших в каменной неподвижности, возле винтовки с примкнутым штыком, видел, как при свете осветительной ракеты вспыхивал шлем подле шлема, грань подле грани, меня наполняло чувство неуязвимости. Да, сокрушить нас можно, но победить нельзя.

После некоторого молчания, которое ничем нельзя было заполнить — господин Ремарк вроде бы хотел что-то сказать, но потом явно передумал, — оба подняли свои рюмки и, хоть и не глядя друг на друга — но однако же с синхронной точностью, — допили остаток. Ремарк то и дело принимался теребить свой кавалерский платочек. Юнгер временами глядел на меня, как на жука редкостной породы, которого явно недостает в его, юнгеровской коллекции. Я же продолжала мужественно сражаться с остатками своей слишком большой порции мусса.

Затем господа заговорили, я бы сказала, заговорили вполне спокойным тоном и даже позволяли себе шутить над жаргоном «фронтового сброда». За слишком соленые выражения и словечки Ремарк, будучи истинным кавалером, всякий раз извинялся передо мной — перед «барышней», как он шутя меня называл. Под конец они взаимно вознесли хвалу наглядности своих фронтовых отчетов.

— Да кто вообще остался кроме нас? — вопрошал Юнгер. — Хотя да, у французов есть еще этот сумасшедший Селин…

Сразу после завтрака, на сей раз вполне скромного, без шампанского — и даже более того: господа по моей рекомендации согласились на диетический фруктовый салат «Бирхер-Мюсли» — мы продолжили наш разговор, в ходе которого оба обращались со мной до того бережно, словно перед ними сидит школьница, и ее не следует пугать — речь зашла о газовой войне, следовательно о распылении хлора, о целенаправленном применении боевых отравляющих веществ из групп Синий, Зеленый и, наконец, Желтый крест, причем мои собеседники отчасти базировались на собственном опыте, отчасти — на чужих рассказах.

Разговор о боевых отравляющих веществах возник как-то сам по себе, после того, как Ремарк помянул весьма актуальную на период нашей встречи войну во Вьетнаме, назвав преступным как применение напалма, так и применение agent orange [17]. Он сказал:

— Кто сбросил атомную бомбу, у того уже нет больше внутренних тормозов.

Юнгер со своей стороны осудил систематическое уничтожение джунглей посредством коврового распыления отравляющих веществ, охарактеризовав его как дальнейшую — после той войны — стадию применения боевых отравляющих веществ, но — и здесь он придерживался того же мнения, что и Ремарк — «американец», несмотря на техническое превосходство, все равно проиграет эту «грязную войну», не допускающую более проявлений «солдатского духа».

— Впрочем, если честно, в апреле пятнадцатого года мы первыми применили под Ипром хлор против англичан.