Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

Доложил по рации: «Объект 14 взят!»

Дядя Федя уехал в Кабул, вернулся с афганскими «товарищами», занялся сортировкой заключенных.

Взводу Моргульцева по рации из штаба приказали: «Оставаться на охране объекта. Продовольствие и боеприпасы вам подвезут».

Выставили посты, заняли под казарму самое теплое помещение с печкой, работавшей на солярке, занавесили одеялами выбитые стрельбой окна.

Моргульцев грелся на солнышке, первый раз увидел он здесь солнце, курил.

– Товарищ лейтенант. Там журналисты приехали, говорят с советского телевидения. Пустить?

– Валяй, пусть сюда идут.

– Там еще афганцев много.

– Каких афганцев?

– Человек триста, поди будет.

– Т-а-к, – растянул Моргульцев, и повторил любимое дяди Федино: – Бляха-муха! Что им, интересно, здесь надо?

Впускать кого-либо в тюрьму Моргульцев наотрез отказался, связался со штабом, долго ждал разъяснений. Береженого Бог бережет!

– Я на себя ответственность не возьму! Присылайте представителя из штаба! Тогда пущу!

– Телевидение должно заснять взятие тюрьмы Пули Чархи, – разъяснил приехавший полковник.

– Это мы запросто, сейчас свистну своих гавриков.

– Вы не понимаете, товарищ лейтенант. Тюрьму захватывали афганские военнослужащие, из частей, которые подняли мятеж против кровавого режима предателя Амина!

– Не понял, товарищ полковник?!

– Я, кажется, достаточно ясно объяснил, лейтенант!

Со сторожевой вышки, куда он было взобрался, чтобы наблюдать за съемками, Моргульцева согнали – не должен был советский офицер попадать в кадр. Тогда он приказал солдатам вынести из кабинета начальника тюрьмы кресло, устроился, как в первом ряду.

– Поди потом кому докажи, что это мы Пули Чархи захватывали, – расстроился кто-то из солдат. – Никто не поверит!..

– Это точно, бляха-муха! – обиженно подтвердил Моргульцев.

С дядей Федей свидеться больше не пришлось, говорили, погиб он через несколько месяцев. Где? При каких обстоятельствах? Никто толком не знал. «Может врут, что погиб, а может и впрямь убили. Он же комитетчик. У них никогда правду не узнаешь…» – решил Моргульцев.

В первые годы войны вообще страшно было задавать вопросы, опасались люди всего. Однажды после ранения Моргульцев в госпитале лежал, спирт пил с одним капитаном. Черноволосый, загорелый, то ли татарин, то ли таджик. Нос запомнил – длинный, переломанный в нескольких местах.

Крепко тяпнули. Разоткровенничались по пьяни, кто да где был, кто да что делал в Афгане. Оказывается, обоих судьба забросила в Кабул в декабре 1979 года. Походили вокруг да около, да, не сговариваясь, решили не темнить.

– Я тюрьму брал, – признался Моргульцев. – Пули Чархи. А ты?

– А я – дворец…

– Дворец Амина?! – Моргульцев даже поперхнулся. Глянул на капитана, а тот опустил голову, смотрит куда-то себе под ноги. И так и не поднял глаза, когда подтвердил:

– Так точно.

Про дворец Амина ходили разные слухи. И девятая рота из Витебской дивизии вроде как участвовала в штурме, и КГБэшники якобы присылали спецгруппу.

Разлили остатки спирта, чокнулись: «ну, будем», выдохнули почти одновременно, запрокинув головы, влили в себя, занюхали черным хлебом.

– Я в «мусульманском батальоне» служил, – продолжил после паузы капитан. – Слышал такое название?

– Слышал, – соврал Моргульцев. Решил не расспрашивать, что это за странное название. Какая-то спецчасть, наверняка. – И самого Амина видел?

– Видел… только мертвым…

–?..

Собеседник замолчал, взвешивая все за и против.

– Он лежал на полу в майке, в одних трусах, на груди в районе сердца было большое красное пятно. Надо было убедиться, что он мертв. Потянули за левую руку, а она оторвалась…

Моргульцева пот прошиб. «Зачем он мне это рассказывает? Зачем я ему про тюрьму брякнул? Молчать надо было, молчать!»

Уснуть не смог, слова капитана из «мусульманского батальона» вселяли тревогу:

– Страшно было. И во время штурма, мы ведь прямо как на ладони у них были, стреляй – не хочу, чудом прорвались, и особенно потом, когда поняли, что произошло. Как-никак, главу государства устранили! Посадили нас в самолет, думали, не долетим. Кто из знает?.. Казалось, что теперь свои же могут отравить. Зачем оставлять свидетелей? Расформировали нас, разослали по разным частям…

За завтраком трещала голова, глаза слипались. Моргульцев поздоровался с капитаном, а тот отвернулся, сделал вид, что незнаком. «Наболтал лишнего!» Пообещал тогда себе Моргульцев, что молчать отныне будет. Нечего гордиться, нечего про тюрьму бахвалиться!