Олег Метелин - Высоко над уровнем моря

Стою в растерянности и оглядываюсь, чтобы найти предмет потяжелее и запустить в череп этого хама. Предмета, как назло, поблизости никакого нет. А Протасов пускает последнюю плюху:

«Вид у тебя, Светка, задерганный и несчастный. Ты в последний раз когда по-настоящему любила?»

Эта фраза меня доконала. Стою и думаю: на самом деле, когда это было? С этими мыслями в голове и проснулась.

Если честно, то сон мой – вещий. Сказано мне то, в чем сама себе признаться боюсь: кончились наши любовные дела с Сергеем, кончились. Где прежняя нежность, понимание, желание поддержать друг друга в трудную минуту?

Когда-то он из-за меня променял спокойную должность начальника отделения в Союзе, поскольку мой контракт в Афгане еще не закончился, и остался там со мной на второй срок. Потом вытащил из того ада в этот госпиталь. И я в благодарность осталась с ним. Хотя прекрасно знала о том, что у него есть семья под Ленинградом. Знала, но хотела урвать кусок своего счастья. Пусть здесь, пусть в госпитале на казенных простынях…

А итог? Любовь уходит все дальше и дальше. Неужели она была возможна только там, в Афгане? В аде войны мы ничего не требовали друг от друга, щедро делясь теплом и поддержкой. Сейчас для нас война закончилась, но он не может вернуться из-за меня к своей семье. Считает, что не имеет права бросить ради нашего общего прошлого. Того, что мы вместе прожили за полтора года «за речкой». Долг… Да, Сергей, всегда четко следовал этому понятию.

Долг. Это слово придумали мужчины. Но что удерживает меня? Ведь я прекрасно понимаю, что давно стала для Сергея нелюбимой походно – полевой женой. Любовь мы оставили на том берегу Пянджа. Все лучшее оставили там…

А здесь и сейчас – просто мучаемся от долга перед прошлым.

Семья же – жена и дочь, для Сережи символ мирной жизни. К этой жизни он хочет вернуться изо всех сил. Вернуться к миру. Я же – символ прошлого, символ войны. Пускай самый светлый, но все же…

Все, Сережненька. Пора освобождать тебя от ложно понятого долга передо мной. Пора напомнить, что я – сильная.

Видимо, это моя судьба. Поддерживать мужиков на переломе, а потом уходить в тень. Назад, к тем, кто еще нуждается во мне. Грустная перспектива…"

За месяц лежания в госпитале я прочитал все журналы, которые смог найти в отделении, выпотрошив даже запасы в офицерской палате. Потом заскучал и решил заняться общественно – полезным делом. Выяснил, что пару дней назад выписался парень, припухавший на должности старшего нашей столовой. И я надумал устроиться на его место.

Начальник отделения, «кэп», как мы его все зовем, оказался не в восторге от этой затеи. Оказывается, пронюхав про мое университетское прошлое, он задумал припахать меня на должность писаря.

От чернильной работы я уже давно отвык. Да и в университете не особенно любил заполнять тетради конспектами. Поэтому втайне радуюсь, что вовремя сумел обнаружить другую вакансию. Для успокоения «кэпа» убеждаю его, что при необходимости смогу поработать и за писаря, если уж действительно товарищу капитану потребуется нечто срочное. Только после этого он барским жестом отпускает «холопа» на вольные хлеба.

Вообще-то старшим столовой инфекционного отделения считается бабуся из вольнонаемных. Она должна контролировать получение продуктов и раздачу их больным. А также следить за чистотой в помещениях общего зала столовой и «раздатки» – длинной и узкой комнаты со шкафами для посуды, плитой и тремя раковинами, где моются грязные тарелки.

Но бабуся на то и бабуся, чтобы особенно не напрягаться в своей деятельности. Она топчется над нашими грешными солдатскими душами только на завтраке и обеде. Ужин же должен контролировать я. Как и все прочие «приемы пищи» по выходным, когда бабушка – божий одуванчик с чистой совестью возится с внуками.

Мы сами пищу не готовим, а получаем ее в объемистые кастрюли и баки в центральном пищеблоке. Тащим к себе на второй этаж инфекционного отделения и раскладываем по тарелкам в обеденном зале.

Товарищи инфекционные больные, как в ресторанчике, приходят, хавают, и с набитыми животами довольными рассасываются по палатам. Затем посуда моется. После этого этапа столовские едят сами и по примеру остальных собратьев по разуму идут давить подушки в своих палатах.

Естественно, как старший по сроку службы и должности, я занимаюсь только тем, что доглядываю за своей кухонной командой и иногда помогаю таскать продукты из пищеблока в отделение. Работа важная и ответственная. У нее есть две основные сложности: не растолстеть до неприличия на казенных харчах и успевать следить за воровскими поползновениями моих подчиненных.