Виктор Пелевин - Все повести и эссе [авторский сборник]

На Украине – «трiх–тарарух».

В Германии – «вриль–шрапп».

В Японии – «додеска–дзен».

У аборигенов Австралии – «тулуп».

У горских народов Кавказа и, что характерно, у басков – «дарлан–бичесын».

В Северной Корее – «улду–чу–чхе».

В Южной Корее – «дулду–кван–ум».

В Мексике (особенно у индейцев уичотль) – «тональ–нагваль».

В Якутии – «тыдын–тыгыдын».

В Северном Китае – «цао–цао–тан–тиен».

В Южном Китае – «дэ–и–чань–чань».

В Индии – «бхай–гхош».

В Грузии – «коба–цап».

В Израиле – «таки–бац–бубер–бум».

В Англии – «клик–о–клик» (в Шотландии – «глюк–о–клок».)

В Ирландии – «бла–бла–бла».

В Аргентине…»

Андрей перевел взгляд в самый низ страницы, где длинные столбцы перечислений заканчивались коротким заключительным абзацем:

«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России – «там–там“. Так и кажется, что их стук указывает в какую–то светлую зоревую даль – там она, там, ненаглядная…»

В дверь постучали, и Андрей рефлекторно схватился за рукоять замка, чуть не свалившись с унитаза.

– Скоро ты там? – спросил голос в коридоре.

– Сейчас, – сказал Андрей и смял газету в неровный ком.

«Там–там, – стучали колеса под мокрым заплеванным полом, – там–там, там–там, там–там, там–там, там–там, там–там, там–там…»

В соседнем вагоне была пробка – там шли похороны. Мимо пропускали, но толпа двигалась очень медленно, подолгу застывая на месте.

– Бадасов умер, – сказал рядом чей–то голос.

Перед Андреем стояла неспокойная девочка с огромными грязными бантами в волосах. Стуча кулаком в стекло, она глядела в окно, иногда поворачиваясь к стоящей рядом матери, одетой в турецкий спортивный костюм.

– Мама, – спросила вдруг она, – а что там?

– Где там? – спросила мама.

– Там, – сказала девочка и ткнула кулаком в окно.

– Там–там, – с ясной улыбкой сказала мама.

– А кто там живет?

– Там животные, – сказала мама.

– А еще кто там?

– Еще там боги и духи, – сказала мама, – но их там никто не видел.

– А люди там не живут? – спросила девочка.

– Нет, – ответила мама, – люди там не живут. Люди там едут в поезде.

– А где лучше, – спросила девочка, – в поезде или там?

– Не знаю, – сказала мама, – там я не была.

– Я хочу туда, – сказала девочка и постучала пальцем по стеклу окна.

– Подожди, – горько вздохнула мать, – еще попадешь.

Пьяные проводники наконец управились с подстаканником, труп шмякнулся о землю, подпрыгнул и покатился вниз по откосу. Вслед полетели подушка, полотенце, два красных венка и мраморное пресс–папье – покойный, судя по всему, был человек заметный.

– Я хочу туда–а, – пропела девочка на несуществующий мотив, – там–там, там–там…

Мать дернула ее за руку, приложила палец к губам и, сделав страшные глаза, кивнула на толпу скорбящих. Заметив, что Андрей смотрит на девочку, она подняла на него глаза и чуть выгнула брови, как бы приглашая на вершину годов, прожитых неким абстрактным Вахтангом Кикабидзе, чтобы снисходительно улыбнуться оттуда трогательной детской наивности.

– Чего это вы на меня так смотрите, – сказал женщине Андрей, – я, может, тоже туда хочу.

– Это что, – спросила женщина, – в снежные люди, что ли?

Андрей вспомнил цепочку следов на снегу за окном, которую год назад видел из окна ресторана – это явно были отпечатки ботинок, несколько десятков метров тянувшиеся вдоль пути, а затем совершенно неожиданно прервавшиеся, словно тот, кто их оставил, растворился в воздухе.

5

Над столом горела лампа, и Петр Сергеевич пил свой вечерний чай. Он подносил к губам аккуратно обмотанный вафельным полотенцем стакан, дул в него и громко чмокал губами. Чай он всегда пил с легким отвращением, словно целовался с женщиной, которую уже давно не любит, но не хочет обидеть невниманием.

– Судить их надо, – вдруг сказал он. – Судить надо этих сволочей, вот что я тебе скажу.

– Кого? – спросил Андрей. Он лежал на своем месте, заложив руки за голову, и глядел в потолок, по которому ползла какая–то живая черная точка.

– Всех, – сказал Петр Сергеевич и почему–то перешел на шепот. – Весь штабной вагон начиная с бригадира. Ты посмотри, что делается. Ложек уже нет, привыкли. Ладно. А теперь подстаканники. Где подстаканники, а? Скажи мне, где подстаканники?

– Украли, надо думать, – сказал Андрей.

– А воры кто? – вскричал Петр Сергеевич тоном Чацкого, устраивающего очередное разоблачение в тамбуре вагона Фамусовых. – Да и не просто воры уже. Это раньше воровали. А теперь – знаешь, как это называется? Родиной торгуют, вот что.