Потом был месяц неистового счастья. И шесть лет сплошных мучений.
***
Петал вся состояла из желаний, но после того, как они поженились, ни одно из них не имело отношения к Куойлу. Страсть превратилась в отвращение, будто бы резиновая перчатка вывернулась изнанкой наружу. Родись она в другое время и будь она другого пола, то вполне бы могла стать Чингисханом. В то время, когда ей нужны были горящие города, стон и ропот пленников, лошади, загнанные в объездах расширяющихся владений, ей приходилось довольствоваться маленькими сексуальными победами. Так смеется жизнь, говорила она себе. Прямо тебе в лицо.
Днем она продавала сигнализацию в Нозерн Секьюрити, а по ночам становилась женщиной, которую было невозможно удержать от посещения жилищ незнакомцев и которая не брезговала сексуальными приключениями даже в вонючих туалетах или кладовках со швабрами. Она могла пойти куда угодно с незнакомыми мужчинами. Летала в ночные клубы других далеких городов. Снималась в порнографическом видео в маске, сделанной из пакета из-под чипсов. Точила карандаш для век кухонным ножом и наблюдала, как Куойл изумляется зеленым полосам на своем сэндвиче с сыром.
Она ненавидела не подбородок Куойла, а его подобострастную нерешительность, когда он, казалось, ждал ее гнева, чтобы она заставила его страдать. Она терпеть не могла его горячую спину, его огромное тело в кровати. Все замечательное в Куойле, к сожалению, было неразделимо со всем остальным. Моржовое дыхание на соседней подушке. Она же пока оставалась любопытным уравнением, которое привлекало много математиков.
— Извини, — бормотал он, когда его волосатая нога касалась ее бедра. В темноте его умоляющие пальцы касались ее руки. Она содрогалась и стряхивала его руку.
— Не надо!
Она не произнесла слова «свиное рыло», но он все равно услышал его. Ее все в нем раздражало. Она хотела, чтобы он провалился сквозь землю. Она не могла ничего поделать со своим отвращением, так же как и он не мог справиться со своей бесхитростной любовью.
Куойла не слушался язык, он чувствовал, как вокруг него все туже затягивается петля. Чего он ожидал, вступая в брак? Не той уцененной жизни, которую прожили его родители, но чего-то похожего на дворик Партриджа: друзей, запаха дыма от гриля, нежности и того, что она означает. Но этого не получилось. Он будто бы стал деревом, а она — поросшим шипами побегом, привитым к его телу. Она металась при каждом дуновении ветра и терзала его израненный ствол.
У него не оставалось ничего, кроме его фантазий.
***
Через четыре дня после рождения Банни, появилась нянька, чтобы тут же развалиться перед телевизором. Миссис Мусап с такими толстыми руками, что они не проходили в рукава. Петал облачилась в платье, которое не слишком подчеркивало пятна на ее одрябшем животе и сочащейся груди, и отправилась на поиски приключений. Задав определенный тон. А во время беременности Саншайн на следующий год она злилась до тех пор, пока чуждое ей существо наконец не покинуло ее тело.
Неподвижные воды Куойла пришли в смятение. Именно он возился с детьми, иногда беря их с собой на собрания. Саншайн сидела в рюкзаке за его спиной, а Банни сосала палец, цепляясь за его брючину. В машине было полно газет, крохотных варежек, порванных конвертов, колец для десен с прорезающимися зубами. На заднем сиденье засохла зубная паста из раздавленного тюбика. Пустые банки из-под лимонада катались из стороны в сторону.
По вечерам Куойл возвращался к своему арендованному очагу. Иногда, редко, там была Петал. Гораздо чаще — миссис Мусап, просиживавшая сверхурочные часы в трансе электронных цветов и симулированной жизни, куря сигареты и ни о чем не задумываясь. Вокруг нее лежали обезглавленные куклы. Грязная посуда грозила вывалиться из раковины, потому что миссис Мусап сказала, что не собирается становиться прислугой.
Читать дальше