Дуглас Коупленд - Поколение Х

Оказалось, что Элина живет в огромном кооперативном доме, построенном в тридцатые годы в стиле модерн; внутри все белое, поп-артовские картины, злющие карманные собачки, горничная на кухне заполняла лотерейные билеты. Все по полной программе. В его семейке вкусы уж точно неординарные.

Когда мы вошли, я почувствовала, что сытный ланч и затянувшаяся накануне гулянка дают себя знать. Тобиас пошел в дальнюю комнату звонить, а я сняла куртку и туфли и легла на кушетку – понежиться и понаблюдать, как угасает за домами солнце. И вдруг я вырубилась – на меня внезапно навалилась усталость. Не успела я проанализировать ее, как превратилась в предмет мебели.

Должно быть, я проспала несколько часов. Проснулась – за окном темно; похолодало. Я укрыта одеялом, из тех, что делают индейцы племени арапахо, а на стеклянном столике лежала всякая всячина, которой прежде не было: пакеты картофельных чипсов, журналы… Я ничего не могла понять. Знаешь, как иногда, прикорнув, просыпаешься в ознобе? Именно это произошло со мной. Я не могла вспомнить, кто я, где я, какое сейчас время года – ничего. Все, что я знала – что я есть. Я чувствовала себя такой голой, беззащитной, как только что скошенное поле. Поэтому, когда из кухни вошел Тобиас со словами: «Привет, соня», я внезапно все вспомнила и так этому обрадовалась, что заплакала. Тобиас подошел ко мне и сказал: «Эй, что случилось? Не залей слезами одеяло… Иди сюда, малышка». Но я только схватилась за его руку и дала волю слезам. Мне кажется, он смутился.

Через минуту я успокоилась, высморкалась в бумажное полотенце, лежавшее на кофейном столике, потянулась за своей лозой и прижала ее к груди. «О господи, ты прямо зациклилась на этой деревяшке! Слушай, я действительно не ожидал, что наш разрыв так на тебя подействует. Извини». «Извинить? – говорю я. – Я уж как-нибудь переживу наш разрыв, благодарю за внимание. Не льсти себе. Я думаю о другом». – «О чем же?» – «О том, что я наконец точно знаю, кого полюблю. Это открылось мне во сне». – «Так поделись новостью, Клэр». – «Может, ты и поймешь, Тобиас. Когда я вернусь в Калифорнию, я возьму эту ветку и пойду в пустыню. Там я буду проводить все свободное время в поисках воды. Жариться на солнцепеке и отмеривать в пустоте километр за километром – может, увижу джип, а может, меня укусит гремучая змея. Но однажды, не знаю когда, я взойду на бархан и встречу человека, тоже ищущего воду. Не знаю, кто это будет, но его-то я и полюблю. Человека, который, как и я, ищет воду лозой».

Я потянулась за пакетом картофельных чипсов на столе. Тобиас говорит: «Просто отлично, Клэр. Не забудь надеть клевые портки – прямо на тело, без трусов; конечно, ты будешь ездить стопом и, как рокерша, трахаться в фургонах с незнакомцами».

Я проигнорировала этот комментарий, потому что, потянувшись за чипсами, обнаружила за пакетом пузырек лака для ногтей «Гонолулу-Ча-Ча».

М-да.

Я взяла лак и уставилась на этикетку.

Тобиас улыбнулся, а я вдруг ощутила пустоту, которую сменило ужасное ощущение – вроде того, что испытывает персонаж из страшилок Дега, когда человек едет один в «Крайслере-К-каре» и внезапно понимает, что под задним сиденьем спрятался бродяга-убийца с удавкой.

Схватив туфли, я стала их надевать. Затем куртку. Я коротко бросила, что мне пора идти. Вот тут-то Тобиас и начал хлестать меня своим медленным раскатистым голосом: «Ты ведь такая возвышенная, Клэр! Ждешь со своими тепличными недоделанными друзьями прозрения в пальмовом аду? Так вот что я тебе скажу. Мне нравится моя работа в этом городе. Нравятся игра умов, борьба за деньги, вещи, определяющие мое положение, пусть тебе и кажется, что у меня сдвиг по фазе».

Но я уже направлялась к двери и, проходя мимо кухни, на мгновение, но очень ясно увидела в дверном проеме пару молочно-белых скрещенных ног и облачко сигаретного дыма. Тобиас, следовавший за мной в прихожую, а потом к лифту, едва не наступал мне на пятки. Он не унимался: «Знаешь, когда я впервые встретил тебя, то подумал, что наконец-то мне выпал шанс узнать человека выше меня. Развить в себе что-нибудь возвышенное. Так вот – на х… возвышенное, Клэр. Я не хочу этих прозрений. Мне надо все и сейчас. Я хочу, чтобы меня тюкала по голове кучка злобных распорядителей торжества. Злющих распорядителей, одурманенных наркотиками. Можешь ты это понять?»

Я нажала кнопку вызова лифта и смотрела на двери, которые, похоже, не собирались открываться. Он отпихнул ногой одну из увязавшихся за нами собак и продолжил тираду: «Я хочу, чтобы все время что-то происходило. Хочу быть паром из радиатора, ошпаривающим цемент автострады Санта-Моника, после того как тысячи машин столкнулись в аварии, сложились в громоздкую кучу, а неподалеку шипела бы кислота, вытекшая из разбитых аккумуляторов. Хочу быть человеком в черном капюшоне, включающим сирену воздушной тревоги. Хочу, голый, обветренный, лететь на самой первой ракете, собирающейся разнести на х… все до единой деревушки в Новой Зеландии».