Наталья Галкина: Сказки для сумасшедших

— Это от вальса, — сказал Воланд, целуя ей руку.

— Не все то дрянь, что женского полу, родина ли, любимая ли, нелюбимая ли, — сказала она, сверкая глазами в раскосых прорезях, — весь мир не может быть дрянью, в нем есть великие души, хоть они незаметны, дрянь виднее, в нем есть истинное, иначе этот пресловутый мир давно бы отправился в тартарары. Господи, как это люди пьют запоем?..

Всплеск двух плащей, уносимых ветром.

— Нужно ли стремиться излечить того, кто уже мертв или, по крайности, безнадежен? — спросил он.

— Пусть излечение невозможно и утешения никому нет, все равно: человек должен видеть свет, различать свет, знать, что существуют и истина, и добро, пусть не для нас, пусть сами по себе, но и в нас, — а иначе он продался сатане. За вашу душу сатана уже получил отступного, это и помните, а все прочие мои слова забудьте.

— Ох, Маргарита, — сказал Воланд, — вы истинная королева бала. Что это вы сатане толкуете про сатану?

— К тому же, — продолжала она, встряхнув головою, отчего волосы переплеснулись с плеча на плечо волною, — ваша-то богиня, да я ее просто ненавижу, ведь получила вас всего, целиком, вы спали с ней, где и как хотели, а мою-то, бедную, небось конвоиры насиловали или уголовники, а если сильно повезло, сама уступила истопнику, когда отрядили ее в прачки. Я сейчас упаду, у меня все кружится.

— Вы хоть закусили свой коньяк сухарем?

— Ни боже мой. Я и пообедать не успела.

— Пошли в буфет, — решительно сказал Воланд, подхватывая Маргариту под руку, — к бутерброду.

— Меня наизнанку вывернет.

— Ничего с вами не будет от одной вашей рюмки. В себя придете. А даже если и вывернет.

Он потащил ее по лестнице наверх. Встречные расступались, улыбаясь любимым героям своим.

Подскочил всепонимающий Кот — уже в буфете:

— Хотите со двора снежку принесу на блюдечке, ушки королеве растереть?

— Неси! — сказал Воланд.

А в зале веселились — дым коромыслом.

Танцевали. Ах, как танцевали! Летали блики разноцветные. взад-вперед ходил Железный Феликс, фуражка на черепе набекрень; в карман френча чья-то недобрая рука сунула ему брошюру Ленина слоновой кости дежурную брошюру с красным заголовком: «Лучше меньше, да лучше». Черные козлы с барабанами так вокруг Железного Феликса глумливо и сновали. Серый сигаретный дым плыл с галереи. Кайдановский, на секунду отрезвев, представил себе месмахе-ровский музей с его блaгooбpaзиeм, тишиною, бесценными экспонатами; а мы-тo, мы-то окурки на мраморный пол, как пьяные матросики! его протрезвевшему взору представился пляс над усыпальницей Спящей огромным бесовским действом, самодельным шабашем.

Часы били двенадцать; с последним ударом на эстраду приглашенного оркестра вскочил Петр Первый с граненым стаканом в деснице и возопил громоподобно певческим украинским баритоном Сидоренки:

— Адмиральский час пробил! пора водку пить!

И действо возобновилось с удвоенной силою.

— Сейчас, — сказал Явлову его сотрудник в униформе Мага, — я их маленько потрясу, глядишь, и твой подопечный в осадок выпaдет, а с ним — наудачу — и еще кто-нибудь. Ты беруши-то вoзьми, заткни уши либо сходи в буфет прохладись, только не перепейся, а то я и тебя ненароком в гипнотический транс введу, вдруг ты с трансом в приступ импотенции войдешь? тебе еще твою красотку обрабатывать.

Странных, ох, странных наук сотрудника привел на новогодний вечер Явлов. Завладев микрофоном отправившегося отдыхать все в тот же буфет оркестра старинной Музыки, заговорил Маг с веселящейся публикой, сперва noздpaвил, потом пошли повторяющиеся наборы слов, потом почти нapacneв, взяв некий pитм, потом ритм подхватили, почти нexoтя, два других оркестра, и пошел механический неостановимый пляc, а Маг продолжал шептать в микрофон.

— Все в порядке? — спросил Воланд Маргариту в буфете.

— Cnacибo, вроде прошло.

— Дух Пастернака меня по имени назвал — и это тоже были вы?

— Нет, — отвечала она с внезапной дрожью, — это был дух или то, что вместо него приходит. Я так испугалась тогда, чуть в обморок не хлопнулась, сердце зашлось.

— Ну, вот, такая храбрая, коня на скаку остановит, в обморок.

— Коня не пробовала, может, и могу. А коньяк — нет.

— А я, с вашего позволения, выпью.

Воланд вернулся от буфетной стойки с граненым стаканом, налитым до половины прозрачным.

— Кончился коньяк, — сказал он, — придется водку. Она смотрела, как он пьет.

— И потом я вас под ручку домой потащу?

— С полстакана водки? окститесь, что вы; никто не заметит. Идемте в зал.