Наталья Галкина - Сказки для сумасшедших

Поступок старшей сестры так подействовал на Арборату, что та поклялась никогда не покидать отца, вышла замуж за домового, родила от него домовеночка с ладошку, премиленького, превеселенького мальчика, личиком в маменьку, однако не желавшего ни взрослеть, ни расти; впрочем, садовник полюбил его таким, как есть, и внук доставлял ему немало веселья своими проказами: выскочит, бывало, утром из ботинка, который дед собирается надеть, и хохочет.

Мелинда стала ходить на танцы в клуб, и в результате танцев вскоре сыграна была вполне сельская, с размахом, с народными традициями, свадьба, и сделалась Мелинда лесничихой. Никаких за ней странностей не числилось, и жила она как обычная молодуха; поговаривали, правда, что по ночам все светлячки и гнилушки стягиваются к лесникову дому, и стоит дом в зеленоватом сиянии даже в безлунные ночи; но по сравнению с тем, что могло произойти с дочкой такого папы и сестрой таких сестричек, это были сущие пустяки.

Что же касается Ладзы-Мелиссы-Джиллы-Бей, самой младшенькой, самой любименькой (из красной смородинки получившейся), то судьба у нее вышла наособицу. Втюрился в нее Лесной царь, существо бессмертное и всемогущее, да так влюбился, что ничего от нее не требовал, не то что замуж, а даже и взаимности, а только чтобы подарки принимала. Хаживал, стало быть, и даривал . Подарил он ей бирюзовое колечко, бессмертие, земляничную полянку, вечную юность, а также возможность выбора участи — какую только пожелает: захочет — станет Лесной царицею, захочет — сельской учительницей, и так далее. И сидит, бывало, Ладза-Мелисса-Джилла-Бей у заиндевевшего окошечка с геранями, играет бусами речного жемчуга, очередным подарочком своего благодетеля, улыбается, держит на ладошке племянничка, да и сочиняет себе будущую жизнь. А садовник думает по-французски с умилением: «Шерше, — думает, — ля фам, се и есть ля ви»».

Как всякому молодому неискушенному начинающему автору, Кайдановскому очень понравился собственный текст. После слов «есть ля ви» он нарисовал Люсин профиль и записал несколько отрывков для следующей сказки под названием «Магазинчик»:

«— Мне бы ветчинки поколбасистей, — сказал разболтайчик.

— Свиной бочок — самый торчок, — ответствовала продавалка.

— Слева-то, чай, сальца избыточек, а справа, знамо дело, ноликов перебор, — заметил покупец.

— А если я нолик отрежу, а сальца убавлю?

— Как вы думаете, что мне лучше выбрать: калоши или книгу?

— Какие, право, странности: калоши или книгу! Я бы, не задумываясь, на вашем месте купил бы вон тот чайник со свистком.

Чуя опытного и бывалого, обратилась нерешительная покупалка в панамке:

— Я уже час думаю, решить не могу, выбить мне три метра клеенки, или четыре кило сыра, или зонтик, или сарафанчик?

— Берите галстук мужу импортный, мячик ребенку, кастрюльку в горошек и туалетный набор; все это не «или-или-или-или», а «и-и-и-и».

— У меня нет ребенка, — пролепетала покупалка, — и мужа нет.

— Извините, гражданка. Тогда берите торшер.

— Может, вы и мне посоветуете? — протиснулся к бывалому юноша в ковбойке, — что мне лучше сделать: жениться или купить велосипед?»

Записав все это, Кайдановский хотел передохнуть, как вдруг рука его, словно сама по себе, словно выводя слова диктанта, начертала ни к чему не относящийся фрагмент:

«...и в полураспаде задохлого петербургского утра, в ореоле мертвенных фонарей засветится мерцающий зеленцой фасад дома напротив, столетней городской фосфоресцирующей гнилушки, и замигает непонятным кодом многоглазие разноцветных окошечек: то лимонная занавеска мелькнет, то красный фонарь, то оранжевый абажур, то вечная зеленая лампа».

В кармане заветный ключ, в суме холщовой через плечо — два фонарика, свеча, спички, бельевой шнур.

— Мансур, дорогой, придется тебе пойти со мной.

— Я-то тебе зачем?

— А вдруг там капканы? перед золотой кладовой?

— Неужели тебе клады мерещатся?

— Мне капканы мерещатся. Подземелье. Ход подземный. Обвал. Лестница полуразрушенная. Я тебя туда не тащу. Ты просто постоишь наверху.

— На шухере, что ли?

— На атасе. Если я буду сильно задерживаться, стало быть, я влип, ты меня спасешь, и мы выберемся до того, как Солнце и Комендант встанут.

— Зимой, — сказал Мансур, — эти два подъема во времени не совпадают.

И вот распахнулись врата барочного шкафа с тремя резными сатирами-привратниками. Мансур, памятуя о шкафах, образующих карнавальную арку между его комнатой и апартаментами Ван И, вгляделся в заднюю стенку и даже прошарил по ней быстренько длинными пальцами с голубоватыми виноградинами ногтей и чуть преувеличенными суставами .