Мюррей Бейл - Эвкалипт

Клем Саклер держал канареек. В определенные часы десятки пернатых крошек порхали и распевали в клетках в разных комнатах дома. Их аж с тротуара слышно было. Едва вернувшись с работы — а работал Клем Саклер на железной дороге, — он подсыпал пташкам корма, подливал воды в поилки, а отдельных счастливчиков порою выпускал полетать. Вот такую жизнь вел Клем Саклер.

Задержав на миг придирчивый взгляд на одном из пальчиков ног собеседницы, незнакомец продолжил:

— Как заводчик, Саклер пользовался некоторой известностью среди знатоков. На протяжении многих лет он пытался вывести белую канарейку. Все свои надежды он возлагал на избалованного, гиперактивного самца — серого с желтоватыми проблесками. В слоях его оперения Саклер усмотрел проблеск белизны. Все прочие канарейки были зелеными либо желтыми и жили по нескольку штук в клетках на передней спальной террасе, где жалюзи открывались на заросли красного жасмина; а в кухне клетки громоздились одна над другой, точно миниатюрные небоскребы. Всего птиц было, надо думать, десятков пять-шесть.

Серый самец занимал отдельную клетку с собственным зеркальцем, и стояла эта клетка в спальне Саклера на втором этаже.

Незнакомец провел пальцем по стопе девушки, и Эллен счастливо заулыбалась. Вы только представьте себе — много-много крохотных пташек!

Однажды летним вечером Саклер вернулся домой усталый как собака. Как всегда, он поднялся наверх и открыл клетку, чтобы серый птах полетал, поразмял крылышки. Затем Саклер рухнул на постель и уставился в потолок. Потолок неплохо бы побелить… Дом на глазах разваливается! Саклер провел языком по верхним зубам. Коротко и фальшиво просвистал несколько нот — этой привычкой он обзавелся за годы и годы в канареечном обществе. Воистину жизнь его (во всяком случае, последние десять лет) поделена на множество крохотных фрагментиков, и все это — мелкие пташки, а пташки обезличены и ко всему равнодушны, занимает их только еда да чириканье. Да, жизнь его, похоже, строится по шаблону. И в фокус как-то не собирается.

Для «канарейковеда» это явилось настоящим открытием.

Саклер встал, поднял ставни — должно быть, в полусне. Едва почуяв дуновение ветерка, он хрипло закричал и захлопнул окно — но поздно. Серая канарейка, порхавшая по комнате, не упустила своего шанса: нырнула в щель уже закрывающегося окна, едва не прищемив крылышки, — и улетела.

Саклер бросился на балкон: птичка как сквозь землю провалилась. Саклер кубарем скатился вниз по лестнице и забегал по улице туда-сюда: прищурившись, всматривался в сточные канавы да заглядывал под машины и в тесные палисаднички — в этой части Сиднея их бетонируют, а после загромождают старыми мотоциклами.

В течение последующих нескольких дней Саклер ходил по улицам, стучался в двери, искал во всех мало-мальски подходящих местах. Оставил объявление в витрине засиженной мухами кулинарии, где обычно покупал сигареты. Спустя неделю заводчик уже спрашивал себя, а знает ли он вообще хоть что-нибудь о привычках канарейки. Он начал понемногу смиряться с потерей. Может, птичку кошка сцапала…

Незнакомец зевнул. Ну и широченная же пасть, непроизвольно отметила про себя Эллен. А ведь он, чего доброго, так и уснет здесь, у ее ног. Девушка потянулась было взъерошить ему волосы, однако в последний момент удержалась. А рассказчик между тем продолжал скорбную повесть о заводчике канареек.

Однажды в пятницу вечером мистер Клем Саклер шел домой от Кингз-Кросс. Было темно. Неподалеку от его улицы в рядах одноэтажных домов горел свет: люди сидели за столами либо расхаживали по комнатам. Одно из окон частично загораживали ветви дерева. Сперва Саклеру подумалось было, что мимо стремительно пронесся крылан — в Восточном Сиднее и в Дарлингхёрсте их видимо-невидимо; но нет, это в белой комнатке что-то мелькнуло. За пианино сидела женщина; она заиграла — и блик запорхал снова, стремительно закружился по гостиной в лад музыке, а потом плавно спикировал на плечо к женщине. Саклер шагнул к окну. Он глазам своим не верил.

Женщина встала, повернулась спиной. Тонкая талия, стянутые в пучок волосы. Женщина вышла из комнаты — да-да, с потерявшейся канарейкой на плече.

Саклер направился прямиком к парадной двери и собирался уже позвонить.

Блестел отполированный медный колокольчик. Коврик под дверью был того же песочного оттенка, что и брови заводчика. В двух громадных кадках цвели камелии. На окнах висели опрятные занавесочки.