Рут Вернер - Гонг торговца фарфором

Отдых. В первые дни ни я, ни Арне толком не знали, с чего начать, — до той поры у нас никогда не было столько свободного времени. Мне очень недоставало рации, ведь она стала частью меня самой, как ружье для солдата или пишмашинка для писателя.

Скоро мы заметили, что жизнь без груза ответственности, без опасности идет нам на пользу. Арне успокоился, и я уже не мучилась бессонницей. Стояло лето, день за днем мы бродили по одному из красивейших городов мира, наслаждались уличной суетой и отсутствием японских солдат. Гуляли по чудесным окрестностям Пекина, катались на лодке по озеру у Летнего дворца, взбирались на холмы.

Мы разыскали превосходного повара и ели дома только китайские блюда. Много читали: Арне — об истории Китая, а я — о культуре страны. Строгое изящество Храма неба… Однажды, любуясь им, Арне вдруг сказал: «Много же мне понадобилось времени, чтобы понять, что такое красота».

По-моему, в эту минуту мы оба вспомнили безвкусную открытку с замком.

В отпуске я старалась не думать о Шучжин и партизанах. Интересно, другие тоже разговаривают сами с собой? Я разговаривала из стремления закалить себя: довольно эмоций, нечего метаться, повесив нос, Шучжин от этого никакого проку, только сама измучишься. За эти четыре недели нужно накопить сил на будущее. Вспоминай Шучжин, когда храбро идешь на задание, но не думай о ней вечерами, иначе не уснешь. А партизаны и без тебя прекрасно обходятся.

С тех пор как Арне в день приезда своим недоверием отравил мне всю радость встречи, я внушала себе: не принимай это близко к сердцу, так будет всякий раз, когда его замысел потерпит неудачу. Пойми наконец, его упреки адресованы вовсе не тебе лично, просто ему надо выместить на ком-то досаду. Не обижайся, смотри на это философски. Может, еще научишься мудро посмеиваться над такими вещами… До конца я так и не научилась, но с тех пор, когда мне не удавалось сохранить спокойствие, злилась больше на себя, чем на Арне, и наша совместная жизнь от этого только выиграла.

В отпуске ссор не было. Арне от души радовался, что мы вместе, и даже сейчас я вспоминаю тот пекинский август как самый светлый месяц своей жизни.

И вот передатчик опять в моей комнате, чистенький, смазанный, снабженный усовершенствованием, которое придумал Арне. Слышимость превосходная. Мне было нечего сообщить Ляо, зато он радировал: «Выезжай с вещами в Шанхай. Арне получит нового помощника».

Я не стала будить Арне. Сидела у кровати, смотрела на него — крутой лоб, высокие скулы, тонкий нос, беспокойный нервный рот, руки. Я не уговаривала себя держаться твердо, просто расплакалась, в третий и последний раз за все время, что мы пробыли вместе. Первый раз — в пражском кинотеатре, из-за Франка, второй раз — в лесу, из-за Шучжин, а теперь… прощаясь с Арне.

Спящий человек кажется беззащитным и юным, не зная, что на него смотрят, он весь во власти бодрствующего. Из глубины памяти всплыли строки Рильке, я прочла их тихо, точно сквозь сон:

Опять мы с Франком садимся в поезд со всем своим скарбом, разве что без рации. Мне не надо тщательно следить за вещами, сосредоточенно ждать таможенного досмотра — в порядке исключения мы едем как нормальные люди.

Нормальные? Не знаю, в какой стране мне предстоит работать в будущем, не знаю, увижусь ли когда-нибудь с любимым. Я почти уверена, что у меня будет ребенок, но твердо решила никому об этом не заикаться, иначе его у меня отнимут.

Попрощались мы дома. Сейчас Арне стоит у окна вагона, и возбужденная болтовня Франка заполняет наше молчание. Детям легче, чем взрослым, мальчик скоро забудет, что некий Арне любил его как родного сына. А мне больно, оттого что память ребенка ничего не удержит. Как долго я буду тосковать — месяцы, годы, всю жизнь?

Услышав, что я должна уехать, Арне не хотел верить.

— Мы прощаемся не навсегда, — твердил он. — Наши ведь не изверги, мы останемся вместе. Как только я вернусь, мы поженимся.

Он строил планы на будущее и не замечал, что я молчу. Лучше молчать. А то он не поверит, что мне расстаться с ним не легче, чем ему со мной. Он так выпрашивал у меня адрес моих родителей, что в конце концов я сдалась, вопреки всем правилам конспирации.