Рут Вернер - Гонг торговца фарфором

Пусть себе родители разговаривают. На вершине Пастушьей горы дует ветер. Три озера искрятся внизу среди волнистой земли. Очень ясно видна деревня: соломенная крыша Кому-рыбы, рядом замшелая черепица на доме фрау Шрайбер, а дальше дом Кербе.

— Широкий обзор, — говорит Па.

— А мне всего милее покой и красота, — говорит Мум.

Андреас не говорит ничего.

Мум протягивает ему кулек с конфетами.

— Самые вкусные — красненькие.

— Красных осталось только две, — говорит Андреас.

— Вот и съешь их, — говорит Па.

С горы Андреас идет впереди родителей.

У подножия Пастушьей горы лежит большой расколотый камень. Там Андреас в прошлом году нашел веретеницу. Глубокая трещина в камне — не природное явление. Андреас, как и все в деревне, знает историю этой трещины. Камень, который не под силу поднять и десяти мужчинам, несколько веков назад обрабатывал один каменотес. Сперва он проверял, с какой стороны лучше откалывать от камня тяжелые глыбы и куда им лучше падать. Потом делал на камне насечки, одну за другой. В каждую насечку он вбивал по сухому липовому колышку. Потом начинал поливать эти колышки водой, и они так разбухали, что буквально рвали камень на части. Но на этот раз каменотес просчитался. Глыбу разорвало не так, как он предполагал, и она уже ни на что не годилась.

Андреас смотрит на камень, который лежит на этом месте уже триста лет. Может быть, каменотес вбивал колья в 1665 году? Испугался он, когда камень так неожиданно разорвало? А если он был крепостным, то, значит, его наказали? Андреас часто задается вопросом, для чего тогда использовали камень и почему этот уже ни на что не годился.

Но этого никто не знал.

На пейзаж у подножия Пастушьей горы Андреас сегодня смотрит без всякой радости и в красных конфетах чувствует привкус щуки.

Андреас кладет руку на камень. Вот здесь его касалась рука каменотеса.

Щука оказалась еще меньше, чем невзрачная плотвичка.

Андреас поджидает родителей.

— Можно мне на весла? — спрашивает он.

Обратно они плывут по озеру Гольден. Андреас намечает себе цель и держит курс строго на эту цель, ведь при гребле легко потерять направление. Лодка входит в канал, соединяющий Гольден с Тарновским озером.

Длина этого канала — сто метров. Если бы рыбаки его не расчищали, он бы уже зарос камышами.

И даже когда на озере волнение, в канале — штиль. Дно его сплошь покрыто водорослями. По поверхности плавает лягушачья икра. Пахнет гнилью. Птицы живут здесь тысячами, и нередко на них сверху камнем падает орел.

Приблизительно такими представляются Андреасу реки в девственных лесах.

Канал слишком узкий, чтобы грести. Андреас стоит на корме и правит одним веслом. И всякий раз с трудом вытаскивает весло из водорослей.

В самом узком месте канала перекинут мостик, через который ведет дорога к Либенхагену. Андреас садится и снизу хватается руками за мостик. Он хочет таким образом разогнать лодку, чтобы она проскочила в Тарновское озеро.

И тут он чувствует, как дерево подается; и едва он отпускает руки, полдоски свисает в воду.

— До сих пор не починили, — говорит Мум. — Один субботник, и все было бы в порядке.

Слова Мум нарушают тишину девственного леса, но она права. Этот мостик ветшает с каждым годом. И перила уже развалились. В прошлом году Тарновский кооператив перегонял овец в Либенхаген. Три овцы перешли мостик, а у четвертой передние ноги провалились сквозь трухлявое дерево, и она поранилась. И тут возник спор: либенхагенцы утверждали, что мост принадлежит не им, и то же самое говорили тарновцы.

Если идти через мост, от деревни до деревни полчаса ходьбы, а по шоссе — целых пять километров.

— И ведь оба бургомистра — члены партии, — продолжает ворчать Мум, потому что такие вещи ее возмущают. — Доски у каждого на дворе есть, но они ждут, пока какой-нибудь ребенок не свалится с моста и не утонет.

Мум никак не может успокоиться, и Андреас уже начинает бояться, что она возьмет ремонт моста в свои руки. Он уже видит, как она сидит у бургомистров и как беседует с крестьянами. Она — такая, но это ли нужно в отпуске? Андреас считает вполне правильным, если они втроем иногда помогают на уборке урожая. Ему это доставляет удовольствие. И он хорошо понял, когда в прошлом году Мум вздыхала:

«Я так мечтала о солнышке, но, когда видишь, как пересыхают поля, начинаешь даже в отпуске молиться, чтобы пошел дождь».

Конечно, Андреас не хочет, чтобы его Мум была другой, он гордится ею, но она слишком много беспокоится по мелочам. «Ты просто не вправе так себя изничтожать», — уже говорил ей Па. Но именно этим она и занималась вчера в поезде и чуть-чуть не изничтожила заодно и радость Андреаса по поводу каникул. Когда они приехали на вокзал, посадка уже началась и люди устремились — нет, они с двух сторон стали буквально вламываться в вагоны. Андреас даже забывал толкаться и пихаться, настолько он был поглощен созерцанием взрослых. В первом купе на застекленной двери висела коленкоровая занавеска — наверно, служебное. Все ринулись к следующему. Там места были заняты пассажирами и багажом. Народ бросился дальше. В третьем купе было то же самое, но на этот раз Мум остановилась и спросила: