Рут Вернер - Гонг торговца фарфором

Криста уверяет, лучшие больные — это дети, так как они не знают, до чего может довести боль. Они не обременены, как взрослые, мыслями о тяжелых последствиях операции. Через неделю после сложнейшей операции они уже ползают в кроватке, в то время как взрослые утверждают, что не могут даже повернуться на бок. Дети обязательно хотят выздороветь. Из-за болезни сердца их до сих пор постоянно держали в отдалении от сверстников, они не могли играть с другими детьми, бегать, прыгать. Теперь они знают: когда я выздоровею, мне позволят все. Эта мысль придает им поразительную силу воли.

Должна ли уже Биргит кашлять? Как это возможно с только что наложенным швом на сердце, сжатой грудной клеткой? Как объяснить ребенку, еще не умеющему мыслить разумно, как взрослый, что, невзирая на боль, легкое должно свободно кашлять?

Эти разумные взрослые! Вчера вечером ее внезапно обуял страх. Ее терзала мысль, что перед операцией ей перекроют дыхание и вставят в горло трубочку, а ведь она знала, насколько смешно бояться столь несущественной детали при подготовке к самой операции.

Доктор фрау Розенталь объяснила ей действие наркоза, и когда к ней подошел доктор Штайгер, он был разочарован тем, что ей уже все известно.

Доктор фрау Розенталь и заведующий отделением Бург члены партии. Это она узнала от Кристы, они сами ни разу об этом не упоминали. Жаль, что она не знала этого раньше, приятно ощущать, что рядом с тобой товарищ по партии. Конечно, она не хочет никакого предпочтения, но одно слово, ободряющая улыбка, и здесь, в больнице, она почувствовала бы себя в еще более родной обстановке.

Но откуда вообще должны врачи знать, является ли больной членом партии? Здесь это не имеет никакого значения.

Марианне приходит на ум одно происшествие, связанное с Карлом. Во время отпуска они хотели навестить его друга в Болгарии. (Этот план также расстроила ее болезнь.) Тогда с соответствующим заявлением она отправилась в управление Народной полиции. Чтобы ускорить процедуру, Карл вынул из кармана свой партийный билет. Унтер-офицер, женщина, бросила на него уничтожающий взгляд.

«Уберите это сейчас же. И вам не стыдно рассчитывать на особое отношение к себе потому, что вы член партии? Мы живем в демократическом обществе, вам следовало бы знать это, и ко всем гражданам у нас одинаковое отношение».

Карл покраснел.

Карл тогда… Нет, сегодня она хочет думать только о хорошем, ибо завтра…

Профессор сам берется только за очень тяжелые операции. Будет ли ее оперировать заведующий отделением? Она хотела бы этого, невзирая на демократию. После профессора Людвига он в отделении самая большая величина, она едва ли осмелится к нему обратиться. Но могло бы случиться, что, окажись они вместе в одном семинаре в сети партийного просвещения, она занималась бы и отвечала лучше, чем он. Она представляет себе такое занятие кружка, и ей становится весело.

Завтра… Можно ли ей будет поставить фотографию Катрин на ночном столике в реанимационной?

Родители уже знают об операции, вчера утром она написала им об этом. Они так же мужественны, как и она…

Лишь после предварительных обследований в больнице Марианна сообщила матери о своем намерении развестись. Ей не хотелось подробно обо всем говорить, она только сказала: «Мы больше не любим друг друга».

Мать с ее богатым жизненным опытом сочла одну эту фразу недостаточной. В дополнение Марианна начала перечислять детали. Но ей самой показалось, что они не затрагивали самого существенного. Было бы глупо сказать: потому, что он не помогал мне по дому. Не произнесла она и следующих слов: даже уголь я должна была таскать сама. Если это основание для развода, половина браков должна быть расторгнута.

Доводы, которые она была бы в состоянии привести, были перечислением обычных трудностей, которые в общем-то случаются и должны быть преодолены. У нее тоже были свои недостатки. Сначала она слепо восхищалась Карлом, потом ее разочаровали в нем мелочи, с которыми более умные женщины быстро справились бы. Все ухудшила болезнь.

«Подожди, пока выздоровеешь, а затем попытайся еще раз», — сказала мать. Но не одна болезнь убила ее чувство, причина этого крылась в поведении Карла.

Если бы в приступе ярости он поднял на нее руку или завел возлюбленную, каждый признал бы ее право на развод. Но разве грубость, бранные слова, особенно в присутствии ребенка, не приносят столько же бед и причиняют меньшую боль, нежели пощечины? В заключение она сказала матери: «И ночи с ним стали для меня невыносимыми».