Наталья Солей: Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц

Люси Магвайер на самом деле была экспертом в этом вопросе. Она и сама жила на две страны, в последнее время все чаще стала появляться в России, но уезжать из Америки не собиралась, в отличие от родителей, которые, по ее рассказам, эмигрировали, как многие, в конце восьмидесятых, а в конце девяностых вернулись обратно.

Постепенно попутчики разговорились. Они давно перешли на русский. Люси поведала историю переезда ее родителей в Нью-Йорк. Они давно рвались туда – в России жизни никакой, джинсы купить – проблема, жвачку – тоже.

Вольнов лениво слушал ее, но спать не хотелось. Фильм «Пираты Карибского моря» он видел, а живая беседа сокращала время в полете. Люси вообще не могла спать в самолете, потому неожиданное общение ее тоже обрадовало. Поняв, что попутчик готов взять на себя роль слушателя, она с удовольствием стала рассказывать о себе. Для Андрея ее голос звучал «белым» шумом, сливающимся с урчанием двигателей. Но при этом он все же реагировал на все ее реплики, и вполне своевременно.

– Отец у меня совершеннейший экстремист. Не знаю, откуда это пошло, может, от воспитания, может, еще от чего-то. Всю жизнь был антикоммунистом.

– Правда? – без особого интереса спросил Вольнов, только чтобы поддержать беседу. – Я жил в другой среде. Мне это не близко.

– Знаю, знаю. Власть вас опекала. Зачем кусать кормящую руку.

– Вот именно. А вашего отца, значит, власть держала на голодном пайке?

– Ну уж нет, мой папенька в любой ситуации и при любых режимах выживет. – Она немного помолчала, как будто что-то вспоминая, и проговорила скорее себе, чем собеседнику: – Он у меня, как выяснилось, человек-загадка. Много нового о нем узнала совсем недавно. Немало мне рассказал, вот и решила приехать в Россию. – Она спохватилась и продолжила уже совсем другим тоном: – Его всегда заботил вопрос душевного комфорта. При этом он был членом партии, но тогда не было иного выхода.

– Ну да. Без этого карьеру не сделать.

– И еще, чтобы ее сделать, надо было сотрудничать с КГБ.

– Да? Я не сотрудничал, и вроде что-то получилось.

– Видимо, у вас была другая ситуация. Вообще с трудом разбираюсь в той жизни, а вы меня еще и сбиваете. Если не интересно, то я могу не рассказывать.

– Рассказывайте, у вас такой приятный голос, моторы рокочут так успокаивающе, я вспоминаю прошлое, мне кажется, что я молодой, но сейчас здесь, с вами, и меня вербует КГБ.

– Это было бы крайне непатриотично. Я гражданка Соединенных Штатов и вербую вас в ЦРУ.

– Тоже неплохо, – лениво отозвался Вольнов. Ему нравился этот безответственный треп, напоминавший о былой жизни и ничего общего с его личными представлениями о прошлом не имевший. – И как же папа сотрудничал с КГБ? Доносил, сдавал адреса, явки?

– Все проще. Следил за коллегами. Каждую неделю составлял отчеты о том, кто с кем о чем разговаривал. Но никогда правду в этих отчетах не писал, никого не подставлял. Так вы все и жили, вернее, выживали в тоталитарном режиме и при этом еще пели песни, написанные моим прадедом про утро, которое встречает прохладой…

– Господи, все в кучу: кони, люди, революционные поэты-песенники.

– Да… Насыщенная история. Но энтузиазм первых пятилеток, которым горели предки, нам по наследству не достался.

– Надо же, дедушка чуть ли не про паровоз пел, а в вас никакого патриотизма, папа экстремист.

– Я патриотка своей страны, Америки. Никакой ностальгии по России не испытываю. Меня привезли туда в десять лет, а что было до этого, я помню смутно.

Все мои воспоминания – рассказы родителей. Они были врачами-психиатрами, а еще увлекались музыкой, а их родители были технарями, инженерами, которые создавали российскую военную авиацию. Мой дед участвовал в строительстве авиационных и военных заводов в Польше, Германии, работал и в Японии. Из своих бесконечных поездок привозил папе жвачку, джинсы, пластинки, магнитофоны. Оттуда пошло увлечение музыкой: «Битлз», «Дип пепл». Папа, сравнивая то, что продавалось тогда в Москве, с теми вещами, которые ему привозил мой дед, приходил к заключению, что жить в России плохо. Он видел яркие упаковки западных товаров и не верил утверждениям, которые слышал каждый день по телевизору в выступлениях Хрущева, а потом и Брежнева, говоривших о том, что это вредно для советского сознания. Еще отец привозил ему глянцевые журналы с красивыми картинками. И этот так называемый «разврат» очень сильно на него повлиял. Этого было достаточно, чтобы привлечь внимание КГБ. Он понял, что люди, которые увлекаются западными вещами, неугодны строю.